Андрей Астахов - След менестреля [СИ]

— Еще какой трудный! Отказаться от восьми тысяч риэлей — это очень, скажу тебе, трудно!

— Жалеешь, что не взял с этого ублюдка выкуп?

— Жалею, — признался герцог. — Это огромные деньги, Кириэль. Слишком большой соблазн.

— Но мужичье все испортило, не так ли?

— О-о! — Джарли погрозил мне пальцем. — Невместные речи ведешь, Повелитель Кошек.

— Казнишь меня?

— Нет, заставлю выпить еще.

Я был в сильном подпитии, но заметил промелькнувшую в глазах Джарли злобу. Он понял скрытый в моих словах намек. Язык мой — враг мой. Я попал в яблочко. Брегендский мародер Сарилло умер лишь потому, что предложил выкуп на глазах целой деревни. Поспешил. Сделай он такое предложение Джарли без свидетелей, остался бы жив, и герцог Роэн-Блайн стал бы богаче на восемь тысяч золотых. А крестьяне, у которых бандиты сожгли дома, кузнец с мертвой дочкой — да черт бы с ними со всеми!

— Этот сукин сын вообразил, что может купить меня! — выпалил Джарли, мотнув головой. — Меня, потомка Ленартов! Но восемь тысяч золотых — это… Ты понимаешь меня?

Понимаю, подумал я. Еще как понимаю. Можешь говорить, что угодно, но Сарилло купил тебя. Причем с потрохами. Ты едва не принял его предложение. Я видел алчный блеск в твоих глазах, Джарли. Целых восемь тысяч золотых, ты никогда не видел столько денег сразу, и они могли бы стать твоими. А ты сделал широкий жест, о котором теперь прегорько жалеешь…

— Ты поступил верно, Джарли, — ответил я. — Собаке собачья смерть.

— Ты и впрямь так бескорыстен, мой друг? — внезапно спросил герцог. — Что-то ты очень уж благороден для простого лекаря.

— Я всего лишь хочу поступать по совести. Иногда это нелегко.

— Я пытаюсь понять твои мотивы, — сказал Джарли, уперевшись руками в край стола. — Ты для меня загадка, Кириэль. Я видел, как ты старался помочь раненным в лазарете Роэн-Блайн. Ты необычен и непостижим. Всегда один, лишь эта кошкобаба твоя спутница, ха! Ты, как самый распоследний самоубийца, пошел в Вальфенхейм. Отправился прямо в глотку зверю, под орденские мечи, истинным чудом унес оттуда свою задницу — тебе повезло, демоны меня порви, сказочно повезло. Но твоя доверчивость — это что-то! — Герцог посмотрел на меня чуть ли не с ужасом. — Ты или святой, или кретин. Неужели ты впрямь был уверен, что вальгардцы отдадут тебе пленников и не прикончат тебя самого? Что за гребаная наивность!

— Иногда следует поступать вопреки логике, мой друг. Только так можно победить.

— Не верю. Ни одному слову твоему не верю. Нельзя поступать безрассудно, а ты делаешь это сплошь и рядом. Ты или великий пророк, знающий наперед свою судьбу и судьбы этого мира, или опасный безумец. И я связался с тобой, Кириэль. Это… это… — Джарли замялся в поисках подходящего слова. — Это непонятно.

— Хочешь знать мои мотивы? Хорошо. Задай сам себе вопрос, Джарли — пошел бы ты на неминуемую смерть, чтобы спасти своего отца?

— Спасти моего… отца?

— Именно так, Джарли. Просто спасти.

— Мой отец… был добр ко мне, — ответил Джарли, покачиваясь на каблуках. — Он сделал моей матери брюхо, но, когда я родился, не бросил меня. Да, я бастард, но я знал отцовскую заботу. Пошел бы я на смерть, чтобы спасти его? Может быть, да. А может, и нет. Не знаю, клянусь Дреблом.

— Пошел бы. Будь уверен.

— Нет, ты чего-то мне не договариваешь, — с пьяной усмешкой заявил герцог. — Чего-то… важного. Что даст тебе освобождение этого де Клерка, будь он хоть пятьдесят раз твоим отцом? Власть, могущество, тайные знания, особое покровительство Сестер Ши? Что именно?

— Ничего. Я принял решение, Джарли, Когда все закончится, я… — тут я осекся. Нельзя говорить этому человеку, что я останусь в Элодриане. Джарли не объяснить, что причина моего решения — Уитанни. Он не поймет, что в основе всего лежит всего лишь любовь. И истолкует все по-своему. Не поверит мне. Решит, что я выбрал этот мир потому, что хочу власти в нем, а значит, так или иначе посягну на его власть. — Я покину ваш мир. Отправлюсь в дальний путь, в который не позову тебя.

— О, да ты благой дух! — Герцог пьяно засмеялся, однако в его глазах не было веселья. — Я знал, что с тобой что-то не так. Но это… неважно. Важнее, что завтра ты будешь рядом со мной, ведь так?

— До самой победы, милорд герцог.

— Понимаю, — Джарли вновь наполнил кубки, один протянул мне. — За победу!

Я почти с отвращением влил в себя вино, задержал дыхание, перебарывая подкатившую к горлу кислоту.

— Выйду, подышу воздухом, — сказал я, взяв посох. — Перепить тебя мне все равно не удастся.

— Ага, — Джарли снова подставил кубок под струйку из бочонка.

Я нетвердой походкой прошел к двери (предательский аффи хорошенько так дал разом и по ногам, и по голове, чтоб его!), толкнул ее и вышел из душной чадной корчмы в свежую зимнюю ночь. Окрепший к ночи мороз тут же обжег мне лицо, но я был этому рад: больше всего я хотел побыстрее протрезветь. Пьянка с Джарли не доставила мне никакого удовольствия.

Черное небо над моей головой было густо усыпано яркими звездами. Две луны, большая, ярко-белая и меньшая, красноватая, заливали уснувший Кальт мягким розовым светом. Ночную тишину нарушали лишь далекий лай собак и поскрипывание вывески трактира над моей головой, когда ее касался ветер. В воздухе еще чувствовался слабый запах гари, но лишь временами, когда ветер дул с южного конца городка, особенно пострадавшего во время нападения. Я смотрел в это чужое небо, запрокинув лицо, и вдруг понял, что никогда в жизни больше не увижу знакомых земных созвездий. Большой Медведицы, Ориона, Кассиопеи. А так ли это важно, если рядом со мной будет звездочка по имени Уитанни? Ведь она для меня дороже всех звезд в небе Элодриана. И нашего мира тоже.

Впрочем, торжественной, умиротворяще-законченной, почти рождественской картины не получилось. Иллюзия покоя исчезла, едва я посмотрел вправо, в тот конец площади, где воины Джарли за какой-нибудь час соорудили виселицу и повесили на ней мародеров Сарилло. Два десятка пленных со скрученными за спиной руками болтались на этой перекладине уже несколько часов, и их лица и одежду покрыл иней. Труп их предводителя тоже висел на перекладине, только вниз головой, как зарезанная свинья — так распорядился Джарли. Глядя на них, я подумал, что мне, человеку двадцать первого века, такое зрелище должно внушать только ужас и отвращение, однако я то ли привык к жестокости, то ли просто пьян сверх нормы — и потому не чувствую ни жалости, ни кровожадной радости, ни упреков совести, ничего. Только усталость и тяжелое опьянение, от которого хочется побыстрее избавиться.

Лечь спать? Я не усну, пока сознание прыгает в моей голове как мячик для пинг-понга. Надо протрезветь. Опершись на посох, я стоял и чувствовал, как животворный мороз проникает под мою одежду, заставляя вздрагивать и ежиться. И думал о том, что очень скоро могу получить в лице Джарли врага, причем не менее опасного, чем Лёц и его оборотни.