Сьюзен Коллинз - Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Свершилось: Плутарх Хевенсби обратил на меня внимание. Какой пристальный взгляд! Между пальцами растекается сок от персика, раздавленного в руке. Наконец главный распорядитель, откашлявшись, произносит:

— Можете идти, мисс Эвердин.

Отвечаю любезным кивком, разворачиваюсь, а напоследок, не удержавшись от соблазна, швыряю через плечо банку с ягодным соком. Слышно, как она ударяет по манекену, расплескивая остатки багровой жижи. Еще пара бокалов со звоном падает на пол. В щель между съезжающимися дверями лифта я успеваю заметить в зале окаменевшие фигуры распорядителей.

В голове проносится: «Ну что, удивила?»

Да, это был необдуманный и опасный шаг, и за него, без сомнения, десять раз придется платить. Но прямо сейчас мне так хорошо, аж мурашки по коже.

Хочу найти Хеймитча и немедленно все ему выложить, однако поблизости никого нет. Наверное, готовятся к ужину. Да и мне не мешает помыться. Тем более этот сок на руках… Стоя под струями душа, я начинаю сомневаться в мудрости своего поступка. Прежде чем действовать, нужно было спросить себя: «Как это поможет Питу?» Прямо сейчас — никак. Все происходящее на тренировках охраняется режимом высшей секретности, поэтому не имеет смысла меня примерно наказывать: ведь ни одна душа не узнает за что. В прошлом году моя дерзость даже была вознаграждена. Впрочем, как можно сравнивать? Если распорядители всерьез разозлятся и захотят покарать меня на арене, Пит попадет под удар одним из первых. Может, не стоило так торопиться? И все же… Не могу сказать, чтобы я сожалела о сделанном.

Когда все собираются к ужину, пальцы Пита еще покрыты пятнами краски, хотя его волосы не успели высохнуть после душа. Значит, он все-таки что-то маскировал. Как только нам подают суп, Хеймитч решает заговорить о том, что теперь у всех на уме:

— Ну, и как прошли ваши показы?

Мы с Питом обмениваемся взглядами.

— Ты первый. — Отчего-то я не спешу облекать в слова свой подвиг. В тишине банкетного зала он кажется чересчур вызывающим. — Похоже, это было нечто. Я потом сорок минут ожидала вызова.

По-моему, Пит испытывает такие же терзания.

— Ну, я… занялся маскировкой, как ты предложила, Китнисс. — Он запинается. — Вернее, не совсем маскировкой. То есть краски мне пригодились…

— Для чего? — осведомляется Порция.

Мне вспоминается резкий запах чистящего средства, ударивший в нос на входе в тренировочный зал. Встревоженные лица распорядителей. Мат, передвинутый на середину. Может, под ним решили спрятать то, что не удалось отмыть?

— Ты написал картину, да?

— Видела? — вскидывается Пит.

— Нет. Но распорядители от души постарались ее закрыть.

— Все правильно, — безразлично бросает Эффи. — Трибут и не должен знать о поступках будущего соперника. А что ты нарисовал? — У нее как-то странно поблескивают глаза. — Портрет Китнисс?

Меня даже разбирает досада.

— С какой радости, Эффи?

— Например, чтобы показать, что будет любой ценой защищать тебя. Зрители в Капитолии другого и не ждут. Разве он не вызвался добровольцем, лишь бы пойти на арену с тобой? — произносит она как ни в чем не бывало.

— Вообще-то, — вмешивается Пит, — я написал портрет Руты. После того как Китнисс украсила ее тело цветами.

Некоторое время все молча переваривают услышанное.

— Ну, и чего ты хотел добиться? — очень уж сдержанным тоном интересуется ментор.

— Не знаю. Пусть хотя бы на миг осознают… ведь это они убили маленькую девочку.

— Кошмар. — Голос Эффи дрожит от подступающих слез. — Что за мысли… Разве так можно, Пит! Ни в коем случае. Ты только навлечешь беду на себя и Китнисс.

— Вынужден согласиться, — цедит Хеймитч.

Цинна и Порция не говорят ни слова, но лица у них чрезвычайно серьезные. Разумеется, они правы. Мне тоже не по себе — и все-таки здорово он придумал!

— Кажется, сейчас не самое подходящее время упоминать, что я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна, — срывается у меня с языка.

С минуту никто не верит своим ушам, а потом на мою голову обрушивается неодобрение, равное по весу тонне кирпичей.

— Ты… повесила… Сенеку Крейна? — выдавливает Цинна.

— Ну да. Хвастала своими способностями вязать узлы, и он как-то сам собой очутился в петле.

— Ох, Китнисс, — приглушенно вздыхает Эффи. — Как ты вообще обо всем узнала?

— Разве это секрет? — бросаю я. — Президент Сноу не делал тайны из его казни. По-моему, даже был рад, что я в курсе.

Она поднимается из-за стола, прижав салфетку к лицу, и уходит.

— Ну вот, теперь и Эффи расстроилась. Надо было солгать, будто я стреляла из лука, словно пай-девочка.

— Можно подумать, мы с тобой сговорились, — еле заметно улыбается Пит.

— А разве нет? — осведомляется Порция, надавив пальцами на закрытые веки, будто бы от слишком яркого света.

— Нет. Никто из нас до последнего не представлял, чем займется на индивидуальном показе… — Я смотрю на Пита с какой-то новой признательностью.

— И знаешь что, Хеймитч? — подает он голос. — Мы решили обойтись без союзников на арене.

— Вот и отлично, — цедит ментор. — Не хватало еще, чтобы мои старые приятели гибли там из-за вашей непробиваемой глупости.

— Мы так и подумали, — отвечаю я.

Остаток ужина проходит в молчании. Когда мы встаем, чтобы удалиться в гостиную, Цинна приобнимает меня.

— Идем, поглядим результаты показов.

Усаживаемся вокруг телевизора. Эффи с заплаканными глазами присоединяется к нам. На экране мелькают лица трибутов, дистрикт за дистриктом, и под каждым снимком набранные очки — в пределах от одного до двенадцати.

— А ноль еще никогда не давали? — интересуюсь я.

— Все однажды случается в первый раз, — отзывается Цинна.

И оказывается совершенно прав. Потому что мы с Питом получаем по дюжине — впервые в истории Голодных игр! Впрочем, никто не спешит обрадоваться.

— Зачем они это сделали? — выпаливаю я.

— Чтобы другим игрокам не осталось другого выбора, как прикончить вас, — ровным голосом поясняет Хеймитч. — Идите спать. Глаза бы мои на вас не глядели.

Пит молча провожает меня до дверей и хочет уже попрощаться, но я обвиваю его руками, прижавшись лицом к могучей груди. Теплые ладони скользят вверх по спине, и он зарывается лицом в мои волосы.

— Прости, если я все испортила, — вырывается у меня.

— Не больше моего, — отвечает он. — Кстати, для чего ты это затеяла?

— Сама не знаю. Может, хотела им показать, что я не просто пешка в руках Капитолия?

Пит усмехается: наверняка вспомнил ночь накануне последних Голодных игр. Мы были на крыше, оба не в силах заснуть, и он сказал что-то в этом роде. Тогда до меня не дошло, о чем речь. А теперь доходит.

— Мне это знакомо, — кивает Пит. — Не то чтобы я уже сдался. То есть мы опять сделаем все, чтобы ты выжила, но, положа руку на сердце…