Роджер Желязны - Хроники Амбера

Третий день мы гостили у Бенедикта. Ганелон искал развлечений в городе. Прошлым вечером я был с ним и разведал все, что хотел узнать. Теперь времени на увеселения у меня не оставалось. Надо было думать и быстро действовать. В лагере все сложилось нормально. Бенедикт приглядел, чтобы нас покормили, выдал обещанную карту, а с ней и письмо. Мы тронулись на рассвете, а к полудню оказались уже возле замка.

Приняли нас хорошо, и, после того как нам показали отведенные каждому комнаты, мы отправились в город, где и провели остаток дня.

Бенедикт собирался задержаться в лагере. И я должен был покончить со своими делами прежде, чем он вернется домой. Поэтому нас ожидала адова скачка. На неторопливую прогулку времени не было, мне придется припоминать путь через Тени и не тратить времени даром.

Оказаться в месте, столь похожем на мой Авалон, было бы большим утешением, не препятствуй тому мои намерения, ставшие уже почти наваждением. Правда, понимать себя и властвовать над собою — это не одно и тоже. Так что привычные взгляду и слуху виды и звуки отвлекли меня лишь ненадолго, а потом я занялся намеченными делами.

Все должно было выйти прекрасно. Путешествие сразу решало две проблемы, конечно, если я сумею не возбудить подозрений. А это значило, что мне придется пропадать всю ночь, но я позаботился и об этом, а потому проинструктировал Ганелона.

Голова моя стала покачиваться в такт скрипу колеса, и я заставил себя выбросить из головы все липшее, думать только о песке, о том, какой он сыпучий, желтый, теплый, о ветре, о запахе соли в воздухе и об облаках…

Потом я уснул и увидел сон, только не о том, что искал.

Предо мной было колесо какой-то большой рулетки, все мы — мои братья, сестры, я сам и прочие, кого я знал и помнил, — все мы были на нем и то опускались, то поднимались вместе с ним*. Оказываясь наверху, все требовали немедленно остановить колесо, а когда оно шло вниз — разражались протестами и воплями. Колесо стало замедлять ход, я снова был на подъеме. Рядом вверх ногами висел светловолосый юнец — молил и предупреждал о чем-то, но голос его тонул в неразборчивом гуле других голосов. Его лицо потемнело, исказилось, стало омерзительным и нечеловеческим. Я перерезал веревку на лодыжке, он упал вниз и исчез из виду.

Я приближался к вершине, колесо вращалось еще медленнее, и тогда я увидел Лоррен. Она махала мне, подзывая, выкрикивала мое имя. Я склонился к ней — она была прямо передо мной… Я хотел ее, хотел ей помочь. Но колесо вращалось, и меня унесло прочь.

— Корвин!

Я попытался отмахнуться от ее крика — ведь я был уже почти на вершине. Вершина приближалась, и я напрягся, готовясь выскочить. Если колесо не остановится здесь, я выпрыгну — и паду, как та проклятая тварь, даже если погибну при этом. Я приготовился к прыжку. Колесо щелкнуло еще раз…

— Корвин!

Колесо отдалилось, снова приблизилось и поблекло… Я опять глядел на мельничное колесо, имя мое эхом отдавалось в ушах, сливаясь с плеском воды и растворяясь в нем.

Я моргнул и провел рукой по волосам. На плечи мне посыпались одуванчики, рядом раздалось довольное хихиканье.

Я быстро обернулся.

Она стояла в дюжине шагов от меня — высокая, стройная девушка с темными глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На ней была фехтовальная куртка, рапира — в правой руке, маска — в левой. Девушка смотрела на меня и смеялась. У нее были ослепительные зубы, пусть и крупноватые, загорелые щеки, и небольшой нос усеяли веснушки. В ней чувствовалась жизненная сила, это особенно привлекает, иначе, чем просто красота. Особенно в моем возрасте.

Она отсалютовала клинком.

— En garde*, Корвин! — сказала она.

— Какого черта, кто ты? — спросил я и заметил рядом с собой на траве куртку, рапиру и маску.

— Ни вопросов, ни ответов, — объявила девушка. — Сперва мы фехтуем.

Она надела маску и приготовилась.

Я поднялся, прихватив куртку. Проще было фехтовать, чем спорить. Меня беспокоило, что она знает мое имя, и чем больше я думал о ней, тем более знакомой она мне казалась. Ну что же, посмеемся, решил я, надевая куртку и застегивая ее.

Я поднес клинок, надвинул маску.

— Хорошо, — сказал я, изобразил короткий салют и сделал шаг вперед. — Хорошо!

Она шагнула навстречу, мы сошлись. Я дал ей атаковать.

Она начала очень резво: удар — финт — финт — выпад. Мой ответный укол был вдвое быстрей, но она сумела отразить его и с той же скоростью ответить. Тогда я начал отступать, вытягивая ее на себя. Девушка расхохоталась и обрушила на меня град ударов. Фехтовала она отлично и знала это. И хотела показать себя. Дважды она чуть не достала меня низкими выпадами, которые отнюдь не понравились мне. И я постарался скорее поймать ее на контратаке. Она беззлобно чертыхнулась, признавая пропущенный удар, и продолжала бой.

Обычно я не люблю фехтовать с женщинами, как бы хорошо ни владели они оружием, но на этот раз я просто наслаждался боем и своей сноровкой. С таким искусством и изяществом отражала она атаки и наносила удары, что биться с ней было чистым удовольствием. И я задумался о том разуме, который крылся за этим стилем.

Поначалу мне хотелось побыстрее вымотать ее, а потом закончить бой и выспросить обо всем. Теперь я понял, что хочу продлить поединок.

Особой усталости в ней не было заметно. На это теперь надеяться не приходилось. И пока мы скакали взад и вперед по берегу, звеня клинками, я потерял представление о времени.

Должно быть, его прошло достаточно, когда девушка наконец топнула ногой и в прощальном салюте подняла вверх клинок. Потом сорвала маску с лица и улыбнулась мне.

— Благодарю, — сказала она, тяжело дыша.

Я отсалютовал в ответ и снял с головы чертову корзинку. Отвернулся, принявшись за пряжки куртки, а потом вдруг сообразил, что она рядом и целует меня в щеку. И ей не пришлось для этого вставать на цыпочки. Я слегка смутился, но улыбнулся ей. И прежде чем успел что-нибудь сказать, она взяла меня за руку и повернула лицом назад, туда, где мы только что были.

— Я принесла с собой корзинку с припасами.

— Отлично. Я голоден. И очень хочу знать…

— Я скажу тебе все, что ты хочешь знать, — весело ответила она.

— А как насчет твоего имени? — спросил я.

— Дара. Дара, в честь прабабушки.

Она глянула на меня, словно ожидая определенной реакции. Ужасно неприятно было разочаровывать ее, но я просто кивнул и повторил это имя.

— А почему ты зовешь меня Корвином? — спросил я.

— Потому что это твое имя, — ответила девушка, — я тебя узнала.

— Откуда ты знаешь меня?

Она отпустила мою руку.

— Вот и корзинка. — Девушка достала из-за ствола дерева стоявшую там на корнях корзинку. — Надеюсь, муравьи не успели забрести сюда, — сказала она и, выбрав у ручья тенистое место, расстелила там салфетку.