Роджер Желязны - Хроники Амбера

Женщина сердито вскрикнула, а потом процедила четыре слова:

— Амбер должен быть разрушен!

Лица под маской не было. Под ней не было ничего… совсем.

Одежда ее осела вниз и повисла на моих руках. Она… точнее, оно… исчезло.

Быстро обернувшись, я увидел на краю Черной дороги Ганелона. Он стоял в неловкой позе с неестественно вывернутыми ногами. Клинок его методично вздымался и падал, но с кем он воюет, не было видно. Я побежал к нему.

Черная трава, через которую я перепрыгнул, опутала его ноги полностью. Он перерубал эти путы, а другие стебли раскачивались вблизи, словно пытаясь вырвать из его руки меч. Ганелон сумел почти освободить левую ногу и качнулся вперед, чтобы сделать шаг.

Я обошел его со спины, стараясь держаться подальше от травы, и отбросил в сторону маску, которую, как оказалось, еще сжимал в руке. Она упала на землю у края Тьмы и сразу же вспыхнула.

Подхватив Ганелона под руки, я оттащил его; куст яростно сопротивлялся, но я все же одолел. Перепрыгивая через темные травы, что отделяли нас от мирной, ручной травки, я отнес товарища за дорогу.

Поднявшись, Ганелон некоторое время не отпускал меня, потом согнулся и стал растирать ноги.

— Онемели, — сказал он, — словно отнялись.

Я помог ему добраться до фургона. Ухватившись за него, он сумел притопнуть.

— Покалывает. Начинают приходить в себя… о-о!

Наконец он прохромал к передней части фургона. Я помог ему забраться на сиденье и сам вспрыгнул следом.

Ганелон вздохнул.

— Стало получше, — заулыбался он, — чуть-чуть отошли — эта дрянь просто высосала из них всю силу. И из всего меня тоже. Что случилось?

— Плохое предзнаменование наконец оправдалось.

— Что теперь?

Я взял поводья и спустил тормоз.

— Придется ехать поперек. Нужно узнать получше^ что это за мерзость. Держи клинок наготове.

Ганелон осклабился и положил оружие поперек колен. Лошади упирались идти вперед. Но я слегка тронул их бока кнутом, и они сдвинулись с места

Мы ехали по черной полосе, словно в кинохронике о Второй мировой войне. Ехали будто в какой-то дали — близкой, мрачной, унылой. Даже скрип фургона и поступь копыт звучали глуховато, словно издалека. В ушах начало, слабо и ровно звенеть. Трава у дороги шевелилась, и я старался держаться подальше от нее. Несколько раз мы проехали сквозь туманные облака. Они ничем не пахли, но мы невольно задерживали дыхание. Мы приближались к первому холму, и я начал раздвигать Тени.

Осторожно обошли холм.

Ничего.

Темная дорога дымилась на прежнем месте.

Тогда я рассвирепел. Извлек из памяти Путь, заполыхавший перед моим внутренним взором. И вновь попробовал сдвинуть Тень.

Сразу же заболела голова. Раскаленной проволокой от лба до затылка пронзила голову боль. Но это только разожгло мой гнев, и я изо всех сил стал сдвигать эту Черную дорогу в небытие.

Все пошатнулось. Сгустились туманы, подушками поползли по дороге. Очертания расплылись. Я дернул вожжи. Лошади прибавили шагу. В голове моей теперь уже пульсировало, словно она вот-вот развалится на части.

Но вместо нее раскололось все вокруг. Земля дрогнула, по ней поползли трещины, но это было еще не все. Вокруг все задрожало, и трещины были не просто трещинами. Всюду зияли дыры: из одной торчала зеленая ветвь, в другой поблескивала вода, в третьей — синее небо, а еще — абсолютная чернота, белесое ничто, фасад кирпичного дома, лица за окном, огонь, кусочек звездного неба…

К тому времени лошади уже неслись галопом, а я прилагал все усилия, чтобы не кричать от боли.

Накатилась волна голосов: Животные, люди, машины — все что-то бормотали. Я, кажется, расслышал голос Ганелона; он ругался — впрочем, не помню.

Я уже было подумал, что вырублюсь от этой боли, но из чистого упрямства!" гнева решил выстоять. Все свои мысли я обратил к Пути, как умирающий к богу, и всю свою волю бросил против самого существования Черной дороги.

А потом давление исчезло, кони ринулись вперед, в зеленое поле. Ганелон ухватился за поводья, но я успел первым и остановил коней.

Мы пересекли Черную дорогу.

Я сразу же обернулся назад и вгляделся. Передо мной все дрожало как в растревоженной луже. Но наш след был непоколебим; будто мости черной реке, и трава на нем стала зеленой. '

— Это было похуже той скачки, когда ты вез меня в ссылку, — отметил Пшелон.

Да, пожалуй, — согласился я и, ласково окликнув коней, вернул их на глинистую полоску дороги.

Здесь мир был ярче, а деревья, меж которых мы двигались теперь, оказались гигантскими соснами. Воздух был напоен их ароматом. Мелькали белки, перепархивали с ветки на ветку птицы. Земля стала темной и плодородной. Похоже, мы оказались повыше, чем были за Черной дорогой. Меня порадовало, что Тени все-таки сдвинулись в нужном направлении.

Дорога изогнулась, повернула ненадолго вспять, потом выпрямилась. Время от времени перед глазами оказывалась черная полоса — не слишком далеко справа. Мы ехали, в общем, вдоль нее. Она явно прорезала Тень. Оттуда, где мы находились, было видно, что черная лента Перестала вздыбливаться, осела, застыла в своей мерзкой сути.

Головная боль утихла, на сердце стало легче. Мы въехали чуть повыше, отсюда открывался дивный вил на поросшие лесом холмы, напоминавшие мне о местах в Пенсильвании, которыми я так наслаждался когда-то.

Я потянулся… спросил:

— Как твои ноги?

— В порядке, — ответил Ганелон, оглядываясь. — Корвин, у меня очень острое зрение…

— Да?

— Я вижу несущегося за нами во весь опор всадника.

И встал и обернулся. Кажется, я застонал, рухнув на сиденье и дернув вожжи.

Он был еще слишком далеко, по ту сторону Черной дороги. Кто этот всадник, пока не было видно. Но кто еще мог так мчаться по нашему следу?

Я выругался.

Мы приближались к гребню очередного холма. Я повернулся к Ганелону и сказал:

— Готовься к новой адской гонке.

— Это Бенедикт?

— Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли. А он умеет ездить потрясающе быстро, в особенности сквозь Тени и в одиночку.

— Tы думаешь, нам удастся оторваться?

— Скоро узнаем, — ответил я. — В самом деле скоро.

Я цокнул языком лошадям, хлопнул поводьями. Когда мы поднялись на гребень, в лицо ударил ледяной ветер. Мы свернули вбок, и скала слева затмила небосвод. Когда мы миновали ее, тьма осталась, и снежная крупа понеслась навстречу, впиваясь в наши лица и руки.

Через несколько мгновений мы вновь повернули вниз, легкий снежок стал слепящей пургой. В ушах ревел ветер, фургон громыхал и раскачивался. Я быстро выровнял его. Вокруг были заносы, дорога стала бело#. При дыхании изо рта валил пар, вокруг все занесло снегом.

Мы гнали вперед, ветер бил нас, кусал и визжал у дороги. Снежные заносы уде перекрыли ее.