shellina - Сделка [СИ]

Иногда меня посещают странные мысли: зачем мы рождаемся на этот свет? Ведь в конце всех нас ждет одно.

Участок земли размером два на два, дорогой (или не очень) гроб и толпа людей, идущих за ним. Давайте начистоту: многим из них ведь совершенно наплевать на того, кто находится сейчас в этом последнем убежище. Они идут просто потому, что так надо, так принято. А кто и зачем это принял, никого особо не волнует. Просто жил себе человек, жил, и всё… Что ещё принято? Ах да. Несколько пластмассовых цветов или венок да мысли о скорых поминках, на которых есть что выпить и чем закусить. Люди подходят к родственникам ушедшего и выражают сочувствие совершенно равнодушными голосами.

Мне в этом плане повезло. Я не видела, как хоронили Серёжу. Я в это время лежала в палате интенсивной терапии в больнице, где уже без малого восемь лет работала терапевтом.

И людям, как всегда, было наплевать. Похоронили молодого, здорового мужчину, которому не исполнилось ещё и тридцати, и — забыли.

Только сочувственные взгляды Димки заставляли меня рыдать по ночам в подушку и ухудшать мои показатели, и без того неважные.

Димка — одногруппник, большой умница и просто хороший человек, ставший после окончания университета реаниматологом, зачем-то вытащил меня с того света. Меня смог, а вот Серёжу — нет. И нашего так и не родившегося сына тоже не смог. Его же и послали наши хирурги сообщить мне новость, что детей у меня больше не будет. Никогда.

После аварии я провела в больнице два месяца. Потом Димка всё же согласился выписать меня домой. Правда, видно было, какие чудовищные сомнения его терзают. Перед самой выпиской он подвёл меня к зеркалу в ординаторской и заставил внимательно рассмотреть себя.

— Смотри, куда отворачиваешься? Что ты видишь? Молчишь? Так отвечу. Ты видишь тень той молодой энергичной женщины, которой ты была ещё два месяца назад. Ты почему ничего не ешь? И даже не вздумай мне врать — Наташка тебя сдала с потрохами, — мой друг все больше и больше заводился, а я разглядывала себя в зеркале. Впалые щёки, бледная, почти прозрачная кожа, тусклые волосы, лихорадочный блеск в глазах. А похудела я до такой степени, что халат, который притащил мне Димка из дома, был обмотан вокруг меня на два оборота. «Можно в фильмах ужасов вампиршу, умирающую от гемоглобиновой недостаточности, играть, и даже грим не понадобится», — как-то отстранённо думала я, пытаясь удержаться на ногах. Слабость была такая, что хотелось сесть прямо на пол и никогда с него не вставать.

— Дим, отпусти меня домой, пожалуйста, — прошептала я. Голос тоже претерпел изменения, стал каким-то каркающим, бьющим по ушам даже мне самой.

— Хорошо, иди. Иди, и в ближайшее время не смей мне на глаза попадаться, пока с десяток килограмм не наберёшь, — Димка развернулся и вышел из ординаторской, громко хлопнув дверью.

Я опустилась на продавленный диван, на котором коротали ночь дежурные хирурги.

— Не увидишь, Дим. Скорее всего, не увидишь, — пробормотала я и, с трудом поднявшись, вытащила из шкафа свои вещи и начала одеваться.

Джинсы сваливались. Мне пришлось вытащить ремень из Димкиных штанов, висящих здесь же в шкафу, и перепоясаться им. Слишком поздно я увидела, что на ремне висела поясная сумка, но сил снимать её у меня не было. Приедет и заберёт, а ключи от машины он всё равно в кармане носит. Свитер висел на мне как саван, а в дублёнку можно было ещё парочку таких же запихнуть. Собравшись и справившись с одышкой, я отправилась домой.

Каким образом я оказалась в своей квартире — точно не помню, вроде бы, вызвала такси. Благо, в кармане лежали какие-то деньги.

Сняв дублёнку и сапоги — просто кинув их на пол — я кое-как доползла до дивана и, свернувшись калачиком, задремала.

Я вновь была в машине, и Серёжа, живой, сидел за рулем и что-то весело говорил мне. А потом… Яркий свет ослепивших нас фар несущегося навстречу грузовика, складывающийся на скользкой дороге прицеп, удар и боль. Боль не только во всем теле, но и, как мне казалось, в душе.

Проснувшись вся в поту и с колотящимся сердцем, я внезапно поняла, что дальше так продолжаться не может. Держась за стену, я прошла в кухню, где в специальном шкафчике хранились кое-какие лекарства. Вытащила бутылочку с транквилизатором. Вытряхнув на ладонь одну таблетку, я довольно долго на неё смотрела, затем перевернула бутылочку и высыпала на ладонь все. Усмехнувшись, взяла ступку для специй и растолкла в ней таблетки, превратив их в порошок. Затем плеснула воды прямо в ступку и залпом выпила получившийся яд.

Пройдя опять в комнату, снова легла на диван. Глаза уже слипались.

— Скоро я с вами встречусь, родные мои, — прошептала я в пустоту. Последней мыслью было: только бы Димка не успел.

Ольга.

Я пришла в себя, услышав чье-то раздражающее бормотание:

— Никому нельзя доверять, вот никому. Я кого просил? Я просил врача, я просил хирурга, погибшего в своем мире по нелепой случайности, сильного, здорового, желательно владеющего какими-либо боевыми искусствами и обладающего зачатками магических способностей. А мне кого прислали? Кого прислали, я спрашиваю? Экзальтированную полудохлую дамочку, наглотавшуюся таблеток после первого же мало-мальски серьёзного испытания в своей никчёмной жизни. Совершенно не одаренную. И что мне теперь делать? Что делать, я спрашиваю?

Я приоткрыла глаза и увидела, что нахожусь в… нигде? Пустота, настолько плотная, что казалась осязаемой, окружала меня со всех сторон. В этой пустоте я была не одна.

Какой-то странный тип, одетый в полосатый халат, сидел за столом, стоящим прямо в этом нигде, и сокрушённо причитал, посматривая при этом на меня. Было решено, что Димка все-таки успел и я нахожусь в знакомой до боли интенсивке в коме, с вызванными передозировкой транков галлюцинациями.

Здорово, ничего не скажешь. Мало того, что мне вдруг сильно, прямо до золотистых звёздочек в глазах, захотелось жить, так ведь ещё придется пережить бурю в лице Димки, который меня сейчас вылечит, выходит, а потом своими же руками убьёт. Ещё длительных бесед с психиатром не избежать… а от них снова захочется травануться или повеситься. На любителя, как говорится. Вот гадство-то какое.

Всё то время, которое я провела в размышлениях и разглядываниях собственной галлюцинации, она — галлюцинация то есть — разглядывала меня.

— Очнулась? — проворчал вполне материальный глюк. — И скажи, что мне с тобой теперь делать?

— Ничего со мной делать не нужно.

— А вот не получится. Что-то с тобой сделать всё-таки нужно. Ты хоть врач? — с каким-то сомнением в голосе спросил меня глюк.