Наталья Игнатова - Откровение

Зверь этого не понимал так же, как не понимал, что такое душа. Зверь понимал только рефлексы, здравый смысл и электрические импульсы в нейронах. Видимо, поэтому, когда он взялся работать с душевнобольными, все сразу пошло не так. У доверенных ему пациентов не получалось упиваться страданиями, и эту стадию они проскакивали, как кошки с горящими хвостами — очень быстро и, не оглядываясь.

Князь, когда услышал эти объяснения, одновременно и удивился, и развеселился.

— Ну, ясное дело, они ничем не упиваются. Ты же все забираешь.

Это было возмутительно! Обвинять его в том, что он лишает пациентов чего-то… Необходимого для выздоровления? Получалось, что нет, не необходимого. Наоборот — мешающего.

— Волк, да они никакой боли и почувствовать толком не успевают. Им, бедным, и зацепиться не за что, чтоб предаться моральным терзаниям. Не от боли они в нормальную жизнь вернуться торопятся, а от скуки.

— Со мной скучно?

— Они же тебя не знают.

Его не знали. И хвала богам, что не знали.

Он забирал чужую боль, делал это рефлекторно, сам не замечал. Чтобы не забирать, требовалось волевое усилие, а к чему напрягаться, имея дело с пациентами, это ведь не жертвы на алтаре. Здесь задача не довести мучения до крайнего предела, чтобы получить от них максимум удовольствия, здесь нужно человека к нормальной жизни вернуть. Чем скорее, тем лучше. В нормальной жизни от людей есть польза, а в клинике — нет. Точнее, есть, конечно. Не было бы больных — не на ком было бы изучать заболевания. Но, с другой стороны, не было бы больных, не было бы и заболеваний…

Зверь понял, что поменял причину со следствием и только досадливо фыркнул.

Оказывается, он успел в какой-то момент включить кундарб, и опять рисовал. Все тот же метроном. Это вместо того, чтоб почитать, что там написал Пачосик и подумать над иллюстрациями.

В рабочее время он все равно не стал бы читать ничего, не относящегося к работе, но разве это повод снова и снова рисовать непонятно что, еще и не отдавая себе в этом отчета?

Эльрик прав, он забирает боль. Тройни и Ринальдо правы — пациенты в его отделении и выздоравливают, и исцеляются быстрее, чем три месяца назад. Он забирает… что? Боль, ладно. Еще он умеет забирать болезни, но болезни тела, а не души. И это всегда происходит сознательно, а здесь он никого таким образом не лечил.

Что-то… в этом… что-то было. Где-то совсем близко.

Зверь позволил стилу бежать по столешнице, вырисовывая новые и новые метрономы, и открыл таблицы с данными о клиниках душевных болезней на Этеру.

Чистота эксперимента. Об этом тоже Эльрик сказал. Узнал от Ринальдо. А тот — от Тройни. Отделение целиком отдавали интерну фон Раубу для того, чтобы исключить любое исцеляющее влияние, кроме его собственного. Чтобы увериться, что пациенты приходят в норму именно благодаря каким-то его особенностям.

Благословению Дарния?

Да если бы!

Но хорошо, что здесь никого нет. Никто не спросит, что он делает, сидя в центре ординаторской, чиркая стилом по гладкому пластику, в окружении медленно плывущих вокруг разноцветных таблиц и топографических карт.

Вот они, клиники, где люди лечились быстрее, но недостаточно быстро, чтоб это не сочли статистической погрешностью. Что в них особенного?

А в нем?

Боль.

Нет.

Что еще?

Он не человек.

Да. Но во всех интересующих клиниках работали только и исключительно люди. И лечились — только люди. Эльфы и орки душевных болезней не знали. Души шефанго представляли собой такое, что их лучше было не лечить, вообще не связываться. Гномы практиковали собственные методы, да и болели весьма специфически, так что в услугах человеческих целителей душ не нуждались.

Что общего между его не-человечностью и разбросанными по разным частям света лечебницами для душевнобольных, показавшими чуть лучшие результаты, чем остальные?

Что он забирает, кроме боли?

Посмертные дары.

Некротическую энергию. Но посмертные дары не могут свести с ума. Зависимость от них появляется довольно быстро, однако симптомов, хоть сколько-нибудь схожих хоть с каким-нибудь душевным заболеванием, у нее нет. Честно говоря, она даже на убийства не подвигает, всего лишь на желание находиться рядом с тем, кто убивает. С одним-единственным существом, умеющим отнимать посмертные дары и отдавать их.

Так все-таки посмертные дары или некротическую энергию? Разница есть, и существенная. Каждое мгновение кто-то где-то умирает, не обязательно люди, абсолютно не важно, кто — посмертные дары остаются после любой смерти. Кроме смерти эльфов, от тех никакой пользы. Чтобы отнять посмертный дар, нужно быть рядом с умирающим.

А если не быть? Куда он девается? Некротическая энергия рассеяна повсюду, что нужно, чтобы ее забрать? Может ли быть, так, что не нужно ничего, достаточно быть… кем-то? Не-человеком. Забирать, не замечая, как забираешь боль пациентов. Концентрация рассеянной энергии настолько невелика, что на фоне десятков тысяч посмертных даров, отнятых у убитых Князем орков, ее не заметить, даже если пытаться следить за собой.

Что, вообще, о ней известно? Кроме названия.

Зверь и название-то узнал недавно. От Ринальдо. Тот обмолвился, что впервые видит естественный трансформатор некротической энергии. Зверь заинтересовался неестественными, сиречь, искусственными, и выяснилось, что их не существует, но над их созданием бьются уже несколько столетий. Ринальдо же рассказал и о том, что такой трансформатор произвел бы революцию и в экономике, и в промышленности, и в науке, если подразумевать под наукой магию. Освоив некротическую энергию, люди перестали бы зависеть от энергии стихий. Перестали бы зависеть от самих стихий. Полное самообеспечение. Сами живут, сами умирают, сами пользуются собственной смертью. Идеальное общество!

Зверь так понял, это было бы чем-то вроде перехода от лучин сразу к холодному синтезу, минуя стадию свечей, газа и электричества.

Аккумуляторы некротической энергии существовали давным-давно, были крайне просты в производстве и поэтому дешевы, но без трансформаторов — полностью бесполезны.

— Ты мог бы их использовать, не будь у тебя запаса посмертных даров больше, чем я могу представить, — по тону Ринальдо ясно было, что представлять он и не хочет, и так знает, на что способен его старший брат, когда отдается делу целиком. — А больше — никто и никак. Пока они нужны только для попыток создать трансформаторы.

То, что попытки не прекращались, вызывало уважение.

— …Мит перз! — Зверь подпрыгнул на стуле и остановил вращение голограмм вокруг себя. — Тасррозар схасгарх! [3] Тасррозар схасгарх (зароллаш) — поцелуй меня кальмар. Распространенное на Ямах Собаки (а на данный момент уже и по всему Сиенуру ругательство). Правильно: тас’аррозар нессхасгарх , но кого волнует произношение шефангских ругательств, кроме самих шефанго?