Наталья Игнатова - Откровение

Они разные.

Длинные пальцы с когтями сжались, не позволив отдернуть руку. По лишенному мимики лицу, по глазам без зрачков и радужки, не прочесть ни чувств, ни мыслей, но это и не нужно. Вот же всё — свое и Эльрика — как всегда, то есть как последние несколько лет. У Князя все правильно. Он не сделал ничего из того, что сделал тот, другой шефанго. Но становится им, Чудовищем, когда приходит в Саэти. Потому, что кто-то должен.

И тогда — нет косы. Нет покоя в душе. Есть одиночество, печаль и потери.

— И один не в меру сентиментальный ангел-людоед, — Эльрик выпустил его руку, погладил по голове.

— А здесь?

— Ну, ангел-людоед есть точно.

К этому нужно было привыкнуть. Наверное, на то, чтобы привыкнуть, потребуется время. Там, в Саэти, кроме ангела, не было никого. Чужие друзья, чужая любовь, чужая семья. Не потому чужие, что принадлежали Чудовищу, а потому, что тот, переломанный, искалеченный с юности, просто не мог… что? дружить? любить? принимать любовь?

Нет, это все было, но как-то не так. Неправильно.

Непонятно.

— В Саэти нужен был Меч, — сказал Эльрик. — А у него ни души, ни чести, ни совести. Это немного мешает. Потом. Когда приходишь в себя и понимаешь, что сделал и чего не мог не сделать.

Разбившаяся ледяная маска. Черная кровь на руках, на когтях, выдирающих сердца из-под ребер. И смертельный холод потом.

Когда приходишь в себя.

— А вот это как раз не Меч. Это керват. Он и во мне есть, — Эльрик улыбнулся, показав клыки, — в каждом из нас. Ты был разочарован, когда увидел. Но не испугался.

— Я ревновал, — буркнул Зверь. — Думал, что я у тебя один.

— Ты у меня один.

— Знаю.

Не нужно ему было время, не нужно было привыкать. Все изменилось, кроме главного. Эльрик — это Эльрик. Здесь он настоящий, а в Саэти впускает в себя чужую личность. Только и всего. Зверь сам все время впускает в себя чужие личности, и Князя это никогда не напрягало.

— Потом, — сказал Эльрик, — когда Роджер меня соберет во что-нибудь дееспособное, я покажу тебя всем. И всех — тебе.

— Здесь, чтоб всегда быть рядом с тобой, надо стать очень общительным, да?

— Не похоже, чтоб это тебя расстраивало.

— Я же волк, — напомнил Зверь, — волки стайные. Если твоя стая меня примет…

— Ох, мальчик, — это была уже не просто улыбка, Эльрик почти смеялся. Совершенно неожиданно притянул Зверя к себе, обнял. — Ты все узнаешь. Придет время, и узнаешь. А семья примет, не сомневайся. Ринальдо тебя чуть не убил, когда увидел, говорит, ты тоже его первым делом прикончить хотел. Значит, сразу друг друга ровней признали. Лучше рекомендации и не придумать.

— Я вижу, господину фон Раубу не интересна обсуждаемая нами проблема. Возможно, господин фон Рауб, вы знаете больше, чем мы. В таком случае, не сочтите за труд поделиться этими знаниями.

Ну, вот с фига ли «фон Рауб», когда с первой недели знакомства стал для профессора Лейдера Вольфом? Наверное, с того, что не стоит во время семинара рисовать, а стоит слушать, о чем говорят остальные. Да, даже если ты гений, даже если у тебя осаммэш, и даже если вся профессура прочит тебе блестящее будущее.

Зверь отложил стило и взглянул на Лейдера с укоризной.

— Нет, профессор, я знаю не больше, чем вы, — он осознал двусмысленность заявления и смягчил слова улыбкой. Обижать преподавателя не хотелось… было незачем…

Зеш! В последнее время обижать хотелось всех.

Было незачем.

— Но мне кажется, что причину синдрома Деваля нужно искать снаружи, а не изнутри.

По аудитории прошел быстрый говорок, недоуменный и заинтригованный. За три месяца здесь успели привыкнуть, что он, если о чем говорит, то всегда о чем-нибудь интересном. Но за три месяца по синдрому Деваля не было ни одного семинара, этот первый, и Зверь не собирался превращать его в… эм… в семинар? Не собирался выносить на обсуждение то, что было интересно ему самому. То, что пока даже подозрениями назвать было нельзя. Они тут, все пятнадцать человек, для того, вроде, и собрались, чтобы поговорить о регулярных вспышках душевных болезней, не имеющих никаких общих симптомов, кроме регулярности, да толку-то об этом разговаривать? Ринальдо утверждает, что вспышки эти существовали всегда, сколько он себя помнит, а он себя две с половиной тысячи лет помнит. Закономерность открыл Рене Деваль — он преподавал и у Ринальдо, и у Роджера в незапамятные времена, когда эти двое были студентами — и с тех пор ничего существенно не изменилось, кроме условий содержания пациентов.

Ну, и какие тут, к акулам, семинары?

Лейдер, однако, ждал, и остальные ждали, и Зверь пожал плечами:

— Я же говорю, это даже не подозрения. Добавить мне пока нечего, а цитировать страницы учебников на семинарских занятиях, по меньшей мере, странно.

Что всегда умел, так это наживать себе недоброжелателей. Ладно хоть друзьями обзаводился с той же легкостью. Вот и сейчас каждый присутствующий примерил его слова на себя. Правильно. Тема-то интересная, на данный момент — одна из самых актуальных. Вспышки синдрома Деваля — лучшее время, чтобы сделать карьеру в психиатрии. Что ж вы дальше учебников-то не заглядываете, господа интерны?

— Однако есть статистические данные, — продолжил он негромко, заставляя аудиторию прислушиваться к каждому слову, — из которых можно сделать выводы: наиболее эффективно синдром Деваля удавалось лечить в помещениях, экранированных от внешнего магического излучения.

— Где ты нашел статистику? Кто проводил исследования? Когда? В какой клинике? — вопросы сразу со всех сторон. И Лейдеру, кстати, тоже очень интересно услышать ответы. Потому что исследований не проводилось.

Официально — нет.

— Я выложу данные в факультетскую сеть, — пообещал Зверь.

И вернулся к рисованию. Нет, ну в самом деле, профессору не на что жаловаться, семинар из унылого обмусоливания безнадежной темы на глазах превратился в пламенную дискуссию.

Кто-то просто-таки рожден, чтобы преподавать. И лечить. И летать. И рисовать…

Невидимые стороннему наблюдателю, по виртуальному монитору кундарба ровными рядами выбегали неотличимые друг от друга картинки.

Метроном. На черной матовой подставке. И потрескавшийся череп скалится неровными зубами, отсчитывая неслышный, размеренный костяной ритм.

Преподавать, лечить, летать, рисовать.

Очень хотелось убивать. Очень!

Было незачем.

— Вольф, задержись, пожалуйста.

Снова Вольф, значит, да? Недолгой была немилость.

Зверь облокотился на кафедру, провожая взглядом выходящих из аудитории интернов. Они не наговорились, не поделились всеми мыслями, не выслушали всех, кого хотели. И понимали, что заваривается что-то еще. Что-то интересное.