Мария Сакрытина - Никаких принцесс!

Я вспоминаю издевающийся вкрадчивый голос из сна и понимаю, что это все не шутка. Это уже не смешно. Он, этот голос, эта «маска», сломал что-то в моем Дамиане. Что-то треснуло, и с каждым мгновением эта трещина растет… А ведь совсем недавно я видела, как Дамиан сияет. Его любовь ко мне светилась — и меня грел этот свет. Как это могло уйти так быстро?

Дамиан оборачивается, и на мгновение — недолго, всего-то секунда — я ясно вижу обреченность в его глазах. Она очень яркая, очень заметная, эта обреченность.

— Виола. — Он улыбается и идет ко мне. И я к нему и тоже улыбаюсь. Так же фальшиво. — Ты прекрасна.

— Серьезно? — усмехаюсь я. — Похожа на громадный лимон?

— На что?

Значит, тут не растут лимоны…

— Такой кислый фрукт, по цвету — как я сейчас.

Дамиан, кажется, не слушает: он берет меня за руку, подносит ее к губам — но вместо того, чтобы дать поцеловать, я сама подаюсь к нему и легко целую в губы.

— Я рада тебя видеть.

Глупая фраза, ею не разбить отчаяния и фальши между нами. Ну как же так: какая-то иллюзия, какой-то голос во сне — и все наше счастье летит в тартарары. Настолько хрупкое? А казалось таким сильным, таким огромным…

Дамиан смотрит на меня — даже высокая, как сейчас, я все равно ниже его. Дамиану приходится наклонять голову, чтобы заглянуть мне в глаза, когда я так близко.

— Все хорошо? — зачем-то спрашиваю шепотом.

Ломкая, больная улыбка служит мне ответом.

— Да. Все хорошо.

Киваю.

— Мы, наверное, опаздываем.

— Да…

— А может, пусть Ромион сам едет?

Дамиан усмехается:

— А потом он так разноется, что от него совсем житья не станет? Едем, Виола, мы и правда опаздываем.

И выводит меня — быстро, мы и правда торопимся — вон из моих комнат, по коридору к лестнице, мимо слуг, мимо залитых солнцем окон, мимо глазеющих на нас придворных…

— Ноет? — удивляюсь я, почти вприпрыжку спеша за Дамианом к карете. — Ромион умеет ныть?

— Еще как, — усмехается мой демонолог и вместо лакея помогает мне взобраться по ступеньке.

Уже в карете, почему-то сидя напротив и жадно поедая меня взглядом — и это тоже кажется нормальным, — Дамиан тихо говорит:

— Я люблю тебя.

А я почему-то молчу в ответ.

Неловкая тишина длится недолго: Дамиан спохватывается, вытаскивает, кажется, из воздуха и раскладывает на сиденье около меня с десяток разноцветных пузырьков.

— Комплексное противоядие? — изумляюсь я. — Дамиан! Зачем? Мы едем в театр, а не… Я не буду там ничего есть!

Дамиан бросает на меня быстрый взгляд и открывает первый пузырек. Пахнет он отвратительно.

— Это и комплексное противоядие, и вспомогательные. Я дал слово брату, к тому же мы уверены, что если мачеха предложит тебе отравленное яблоко, ты согласишься. Пей.

— Но, Дамиан… Откажусь, я откажусь и ни на шаг от тебя не отойду! Да… Это же всего лишь театр!

— А это всего лишь наша мачеха, — кивает Дамиан. — Пей, Виола.

— Да ладно, ну упаду я замертво, ты же меня потом поцелуешь, и я очнусь, — дразню я, но Дамиан шутку не поддерживает. Он просто молча следит, как я опустошаю пузырьки один за другим.

Если Ромион глотал эту гадость целых три года правления его мачехи… Я понимаю, почему он до сих пор так хочет ее убить.

— А там побочные эффекты есть? — слабо выговариваю я после десятого пузырька. В театр мне уже, конечно, не хочется. Хочется лечь и умереть прямо здесь и сейчас.

Дамиан внимательно смотрит мне в глаза, потом берет за руку и считает пульс.

— Не волнуйся, сейчас все пройдет.

«Все», может быть, и прошло бы, не рассекай мы по городу, как на гонках «Формулы-1». К сожалению, карета куда как неповоротливей гоночных болидов, и держаться в ней можно разве что за занавески окна да за Дамиана. За Дамиана и держусь: его бархатный костюм и руки, почему-то очень теплые, сильно напоминают мне моего плюшевого мишку — в детстве я за него тоже хваталась, когда было плохо.

— Как там Винки? — вспоминаю я и тянусь потрогать щеки и лоб Дамиана — тоже очень горячие. Он не заболел?

Дамиан вздыхает.

— Виола, я хотел с тобой серьезно поговорить.

— Ну давай. — Посмотрим, как ты будешь со мной серьезно разговаривать, когда я сижу рядом в полупрозрачном платьице и тру тебе щеки.

— Виола, я могу сделать для тебя очень многое, — проблему щек Дамиан решает быстро: сжимает мои руки и кладет себе на колени, — но Винки я не брошу. Она остается.

— Это зомби твоей любимой собачки? — шучу я.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — Дамиан крепко держит меня за руки, точно боится, что я сейчас выскочу из кареты и сбегу, — но Винки — моя кошка.

Действительно. Она же мурлыкала.

— Ладно. Кошка так кошка. Винки остается. Только попроси ее на меня не шипеть, ладно?

Дамиан коротко смотрит на меня и тут же — снова на мои руки у себя на коленях.

— Боюсь, тебе придется самой заслужить ее доверие, Виола.

Мне придется заслужить доверие кошки-скелета. Восхитительно. Один-ноль не в пользу Дамиана.

— Хорошо.

— Хорошо?

Я киваю, высвобождаю руки и снова трогаю его лоб.

— Дамиан, ты не заболел? Ты весь горишь.

— Нет, — быстро отвечает он. Слишком быстро и слишком внимательно при этом смотрит в окно. — Все в порядке.

Развить эту тему — спросить, будет ли «все в порядке», если Дамиан совсем сгорит, то есть сыграет в ящик, — я не успеваю. Мы наконец приезжаем.

Главный столичный театр Сиерны совсем не похож на его московский аналог. Ни на один, если честно, — ни изнутри, ни снаружи. Для начала — он открытый. Поняв это, я непроизвольно смотрю на небо: оно, естественно, хмурится в ответ. Я проникаюсь еще большим негодованием в сторону коронованной чепчиком горничной, нарядившей меня в это желтенькое открытое платьице. Пойдет дождь — и я буду практически в неглиже. Не то чтобы я теперь стеснялась своего тела — или вообще хоть когда-нибудь его стеснялась, — но сомневаюсь, что зрители мужского пола при виде меня станут вежливо отворачиваться. Скорее уж дело закончится дракой — Дамиана со всеми. А точнее, его духов со всеми. А потом он будет на меня дуться, и кто знает, во что это выльется.

Может, повезет и дождь все-таки не пойдет?

Вряд ли. Мы занимаем наши места — в ложе (да, тут есть ложи; они, конечно, крытые, но это мне не поможет, если вместе с дождем подует ветер), но стоит только мне расслабиться и начать изучать других зрителей (а что еще делать, пока сцена пустая?), театр сотрясает оглушительный раскат грома. Потом сверкает молния, и снова гремит гром. И все это в полном безветрии — затишье перед бурей.

Что ж, над королевской ложей есть хоть какой-то потолок. Большинство зрителей не удостаиваются и этого: кресла расположены вокруг сцены, конусом, как в амфитеатре, только это очень узкий конус, и вместимость театра соответственно весьма скромная. И если внизу сиденья еще вполне ничего так, со спинками и даже условно мягкие, то галерка пользуется лавочками (как в том же амфитеатре). Я бы серьезно подумала, прежде чем идти в такой театр — наверняка уже изобрели заклинание вроде «удаленного просмотра». Или «запиши представление на хрустальный шар и скинь другу». Так смотреть было бы намного комфортнее.