Александр Ульянов - Годы гроз (СИ)

Обманщики пытались продать уходящим части святых мощей:

— Глядите, милорд! Фаланга с пальца самого святого Джерри! Эти мощи воскресили инквизитора Лотарии из мертвых! Возьмите, сир!

Городские стражники сегодня не церемонились — мошенникам ломали собственные пальцы и бросали с причала в воду.

Во всех церквях и часовнях города зазвонили колокола. Архиепископ Симон приказал начать молитвенную службу, которая должна была прекратиться только с возвращением Алины Америйской во дворец. Священники и клирики, сменяя друг друга, должны были без остановки молить Просветителя о спасении принцессы. Подобные службы должны были начаться повсюду — от Созвездия до Дримгарда.

В Низарете, в Храме святого Карха зажгли четыре тысячи свечей и положили на алтарь серебряную чашу, когда-то подаренную храму принцессой.

— Чаша сия будет наполняться слезами верующих, — сказал священник. — И сколько бы раз она не переполнилась, мы не опорожним ее, покуда наша возлюбленная принцесса не вернется домой!

Железная инквизиция отправилась в Покаянный город, чтобы приказать грешникам молиться о спасении Алины, и ни о чем другом. В графство Рейнвиль отправили письмо с приказом для Дэнтона Молларда — бросить все и отправляться за Тиир. Такой же приказ получил инквизитор Равель из Вилонии.

Весть разносилась по стране, будто пожар. Еще до окончания дня о пропаже принцессы знали почти по всей Америи.

И на закате, когда поднялся ревущий ветер, распахнулась дверь башни Наместника, и Люцио Третий вышел наружу.

* * *

С тех пор, как Эсмунд принял Великого Наместника у себя во дворце, прошел почти год. Виделись они лишь однажды, в день прибытия и на последующем пиру. А на следующий день, узнав о намерениях Законника, Люцио заперся в башне.

Он почти не изменился за год — все столь же худой и невысокий, напоминающий седого мальчишку. Безбородое, как у всех кальдийцев, лицо, безвольный подбородок и подозрительный, высокомерный взгляд. Просторная белая ряса, покрытые золотом парчовые ленты, стекающие с шеи, и непременный обруч из лучшего серебра, с молниями у висков и на лбу, выложенных бриллиантами. Символ того, что Наместник слышит волю Божью.

Когда он зашел в приемные покои, Эсмунд с помощью Йоэна поднялся и совершил короткий поклон. Люцио кивнул в ответ, осенил его святым знаком и жестом приказал паладинам выйти. Эсмунд отправил Йоэна, и в комнате остались трое — король Америи, Великий Наместник и его переводчик, стареющий клирик с неприятным лицом.

Наконец, Наместник покинул башню, но Эсмунд не был рад. Весть о пропаже дочери выжгла всю радость из его души. Он сказал бы, что чувствует себя мертвым, но по опыту знал, что мертвые не чувствуют горя. Но и назваться живым было нельзя — скорее, он болтался где-то между, в месте, где царила бесконечная боль.

Душевные муки перекинулись на тело. Эсмунду весь день было тяжело дышать, ноги похолодели и обессилели, сердце билось болезненно и неровно, а левая рука онемела до кончиков пальцев.

— Зачем вы пришли, ваше преосвященство? — без прелюдий спросил король. — Да еще и в такой момент?

Переводчик мигом превратил дробленую америйскую речь в певучий, гладкий кальдийский язык. Люцио покачал головой и что-то ответил. Клирик повернулся к Эсмунду:

— Мы желаем выразить соболезнования и надежду, что с вашей дочерью все будет в порядке.

Наместник снова что-то проговорил, и через несколько мгновений раздался перевод:

— Мы готовы отправиться в Низарет и среди прочих обязанностей выделить время на службу за скорейшее спасение Алины Америйской.

— Думаете, будет толк? — печально усмехнулся Эсмунд.

Клирик нахмурился и донес до Люцио слова. Тот изысканно качнул головой и коснулся обруча кончиками пальцев.

— Мы чувствуем волю Божью. Просветитель говорит, что принцесса останется жива, если Он будет доволен. Вы уже подготовили мирный договор?

— Да, — бросил Эсмунд.

— Господь не хочет нового кровопролития. Мы требуем, чтобы все ваши войска были отведены. Мы также требуем, чтобы войска короля Феолиппа вернулись в Энарион.

— Это не вам решать.

Люцио сдвинул белые брови. Он совсем не походил на святого — скорее, на вредного мелкого чиновника, который упивается своей ничтожной властью. Наместник цокнул языком и начал говорить быстрее, чем раньше:

— Мы согласились выйти и отправиться в Низарет, потому что Просветитель послал Нам видение. В этом видении был Кроунгард, который светился изнутри — и это значит, что ваша дочь, отмеченная вниманием Божьим, вернулась. Все вокруг было усеяно костями, и люди под знаменами уходили вдаль. Это значит, вам необходимо увести войска и отказаться принимать энарийцев.

— А с чего вы взяли, что Илларио…

Люцио подскочил и что-то громко прокричал, а затем упал обратно в кресло. Эсмунд различил лишь одно слово — Адио , то есть Бог.

— Вы не смеете оспаривать волю Божью, — более спокойно, но с железом в голосе произнес переводчик.

— Я подозреваю, что к Божьей воле примешана воля людская, — сказал король. — Князь войны Энариона и его люди прибудут ко мне во дворец, как гости. Вы не имеете права мне помешать, ибо гостеприимство — это добродетель. Вы сами знаете строки Просвещения, где об этом говорится, — Эсмунд слабо махнул пальцами. — Вам стоит отправиться в Низарет, и очень внимательно послушать волю Божью. Ведь если вы неправильно ее истолкуете, это может вернуться к вам Его гневом.

Люцио Третий выслушал перевод и качнул головой.

— Просветитель видит многое, и разумение Его недоступно человеку.

— Само собой, — скривился Эсмунд. — Но меняет ли Он свои решения с легкостью распутной девки?

— Вы оскорбляете Бога! — разгневанно воскликнул переводчик вслед за Люцио.

— Это вы оскорбляете Его, — Эсмунд с усилием поднялся, — когда выдаете свои желания за приказанья Божьи! Я не дурак, чтоб не понимать — Илларио будет готовиться к новой войне! И я буду делать то же, и никто мне не помешает!

Сгорбленный Эсмунд сверлил Наместника взглядом. Люцио хмыкнул и с демонстративной легкостью встал. Проплыл к окну и осенил город внизу святым знаком.

— Вы мните себя выше Господа, — сказал он через переводчика. — Покайтесь, пока не поздно, ведь Он посылает вам все более страшные знаки. Теперь Он забрал у вас дочь. И вам до сих пор недостаточно?!

Эсмунд внезапно закашлялся, и в голове тут же вспыхнула мысль — что, если правда? Может, Люцио и впрямь чувствует волю Божью? И все, что надо сделать — это подчиниться ему, тогда Алина вернется к отцу живой и здоровой?!

Как бы хотелось в это поверить! Надежда вспыхнула в груди у короля, пустила теплые корни, но Эсмунд заставил себя отринуть ее. Он слишком хорошо знал священников, чтобы им верить. Люцио был ничуть не лучше, а просто намного выше остальных. Как он мог казаться людям святым?