Энджела Слэттер - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3

— Не волнуйся, — убеждал я ее, семеня рядом. — Дети в его возрасте иногда делают безрассудные вещи просто потому, что они не думают. Но мы думаем, и потребуется всего минуту, чтобы спустить его вниз.

— Он не слушает меня! — возражала она. — Это меня тревожит. Я никогда не видела его таким упрямым.

— Он послушает меня, — заверил я ее. — Может быть, ему уже нужно поговорить с суровым отцом. Если ребенку приходится обходиться без этого, что он достаточно долго знал…

— Я не хочу, чтобы он упал! — сказала она так, как будто меня не слышала. — Я так ужасно волнуюсь.

— Можете не волноваться, — заверил я ее. — Он спустится вниз, как только я повышу голос.

Я совсем не был уверен, что он спустится. Но я не просто говорил пустые слова, чтобы впечатлить ее. Я искренне беспокоился о безопасности мальчика; тому, что он сейчас делал, не было оправданий. Он мог, я думал, по крайней мере, ответить на почти отчаянные призывы своей матери. Отказ подчиняться — это одно, но полное пренебрежение к ее беспокойству — совсем другое.

Когда я подошел к куче обломков, мальчик придвинулся еще ближе к краю разрушенного мола, и доска, на которой он стоял, казалась крайне шаткой. Местами она прогнила насквозь; за ее деформированным и почти отвесным дальним краем были видны клубящиеся темные волны, бушевавшие прямо за неподвижным омутом. В его форме было что-то такое, что заставило меня испугаться. Опорные балки в виде виселицы (скорее всего просто случайное сходство), вертикальные и горизонтальные линии — все это было как-то туманно и пугающе.

Проявлять родительскую строгость — это для меня сложно, потому что я всегда чувствовал: протесты юных часто оправданы, и чаще всего я находился на их стороне. Но сейчас я был очень зол и не чувствовал не малейшего сочувствия к мальчику, который причинял своей матери столько совсем не нужных страданий.

— Джон, слезай! — кричал я ему. — Тебе должно быть стыдно!

Внезапно я понял, что кричать не надо, и продолжал довольно громким голосом, чтобы быть уверенным, что он услышит каждое мое слово.

— Я понял, я ошибался, веря всему, что твоя мать говорила о тебе. Я никогда не видел смелых исследователей, которые бессмысленно рискуют своими жизнями. Тебе надо подумать и о других людях. Как ты можешь быть таким жестоким, таким беспечным? Твоя мама…

Я резко остановился, в первый раз заметив, что у него был отсутствующий взгляд, и что он не слушает меня. Он что-то сжимал в правой руке, внезапно он разжал пальцы и посмотрел на них, как будто только этот предмет имел значение, а все, что я сказал, прошло незамеченным.

И тогда это случилось. Я совершил ужасную ошибку — не забрался наверх и не схватил его молча. Но, возможно, это ничего бы не дало. Даже если бы он не боролся… Один мой по доскам — и они могли обрушиться.

Доска рухнула с ужасным треском. Деформированная и перевернутая, почти сгнившая часть первой упала в темный канал, пересекающий пляж, сразу за ней последовала та часть, на которой стоял мальчик. Он исчез в воде так быстро, что ни малейшего звука не доносилось из-под обломков почти десять секунд. Затем я слышал только бульканье воды, а когда оно утихло, раздался чуть слышный всплеск. Несмотря на этот шум, я был уверен: если бы мальчик закричал, прежде чем исчезнуть, я бы это услышал.

Моей первой, непреодолимой реакцией был ужас, смешанный с недоверием и внезапной благодарностью. Благодарностью за одно то, что я пришел на пляж поплавать, поэтому под легким летним халатом я был облачен в одни только плавки.

Сначала я скинул тапочки и отбросил халат, почти одновременно с этим поднявшись на оставшиеся обломки исчезнувшего мола. Я понятия не имел, насколько могло быть глубоко в этом конкретном месте, но там, где узкий канал переходил в омут, воды, вероятно, гораздо больше, и я на девять десятых был убежден, что там совсем не мелко.

Мгновение я стоял, глядя в черный омут, пока не убедился, что там не видно головы мальчика — это зрелище могло бы меня ободрить. Медлить больше не следовало.

Прыгнуть вниз было бы рискованно, так как можно было удариться головой о нагромождение обломков, которые торчали из омута в разные стороны. Поэтому я медленно и осторожно спустился, прежде чем поплыть в слабо движущимся потоке.

Я прекратил грести руками, чтобы опуститься на глубину примерно в том месте, где, вероятнее всего, упал мальчик. Чем глубже я опускался, тем скорее становилось течение, и вскоре меня хаотично мотало туда-сюда.

Это была моя первая попытка спасти кого-то из воды, и мне недоставало тех качеств, которые могли бы сделать такую попытку спасения удачной.

Я начал опасаться, что мне придется всплыть, чтобы глотнуть воздуха, и нырнуть второй раз, но тут я увидел его сквозь размытую пелену темной воды. Сначала смутно, потом более четко — мальчик медленно вращался, как будто на какой-то маленькой подводной беговой дорожке, от которой никак не мог оторваться.

К счастью, он не сопротивлялся, когда я добрался до него — я слышал, что тонущие люди могут вырываться, почувствовав прикосновение спасателя. В следующее мгновение я схватил мальчика за руку и поднялся с ним с глубины, которая, казалось, достигала по крайней мере двадцати морских саженей.

Пятью минутами позже он лежал, вытянувшись на песке у обломков; мать наклонилась над ним. Она тихо плакала и смотрела меня, ее глаза сияли благодарностью.

Ни один семилетний мальчик не мог бы так быстро восстановить жизненные силы, использовав ресурсы очень молодого и сильного тела. Румянец снова возвратился на его щеки, его глаза, трепеща, открылись — и я заметил все тот же упрямый, решительный взгляд юного исследователя, который отказывается сдаваться, несмотря на самые тяжелые удары, которые может нанести судьба.

Я полагал, что не почувствую ничего, кроме облегчения и сочувствия. Но я был все еще зол, и первые слова, которые я ему сказал, были такими грубыми, что я почти мгновенно пожалел о них.

— Тебе следовало подумать получше и не подвергать свою маму таким испытаниям. Хорошо, что ты не мой сын. Если бы ты был моим сыном, то лишился бы бейсбола и всего остального на целый месяц. Ты бы просто сидел у окна и кричал то-то своим друзьям. Возможно, они такие же плохие, как и ты. Непослушные, эгоистичные, абсолютно недисциплинированные дети, которые бегают как свора волчат.

Когда я остановился, его глаза широко открылись, и он посмотрел на меня без малейшего следа враждебности или обиды. Как будто он осознал, что я говорю как человек, которым не был и никогда не мог быть.

— Я не мог удержаться, — сказал он. — Там было что-то… Я знал, что найду это, если осмотрюсь. Я не хотел это найти. Но ничего не поделаешь, когда ты видишь сон о чем-то, чего ты не хочешь найти, и не можешь проснуться вовремя…