Энджела Слэттер - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3

Через эти линзы настоящие листья выглядели совсем по-другому, нежели искусственные, которым не хватало ультрафиолетового пигмента.

— Я все равно не пойму, к чему ты клонишь.

— Берем ультрафиолетовые и инфракрасные линзы и получаем тот же эффект, тупица.

— И что с того? На пару фильтров станет больше.

— Может быть. Но мы соединим их с линзами другого типа — такими, которые искажают перспективу. Так мы изменим форму объектов. Деформировав цвет и форму, мы добъемся того типа фотографии, которого я и хочу — чистой фантазии. Мы сфокусируемся на фантазии и воспроизведем ее, не прибегая к посторонним объектам. Ты можешь представить, как будет выглядеть эта комната в обратных цветах, а частью вообще без них? С новой обстановкой, иными, искаженными стенами?

Я не мог, но позже мне представилась такая возможность. Найлз тем временем начал новый цикл: он бесконечно экспериментировал с линзами, которые получал каждый день. Он посылал заказы на специальную шлифовку, изучал физические свойства света, погрузившись в терминологию, которую я даже не пытался понять. И результаты были поразительными.

То, что Найлз предсказывал, наконец материализовалось. После последнего тяжелого дня, проведенного перед камерой и в проявочной, мы смотрели на чудесный новый мир, созданный прямо в студии. Я был восхищен.

— Великолепно, — злорадно произнес Найлз. — Но то, чем мы занимаемся, связано с общеизвестными научными теориями. Понимаешь, о чем я? Идеи Эйнштейна о пространственно-временном континууме.

— Четвертое измерение? — эхом отозвался я.

— Оно самое. Новые миры вокруг нас — и внутри нас. Миры, о существовании которых мы и не мечтали, параллельные нашему, прямо здесь. Другая обстановка, может, даже другие люди, иные физические законы, новые формы и цвета.

— Больше похоже на метафизику, чем науку, — заметил я. — Ты сейчас говоришь об Астральном Плане — непрерывной цепи бытия.

Мы опять вернулись к тому, из-за чего всегда ссорились — наука против оккультизма, физическая реальность против психической.

— Четвертое измерение это попытки науки объяснить метафизические истины бытия, — настаивал я.

— Метафизические истины бытия это психологическая ложь жертв слабоумия, — парировал Найлз.

— Но не могут же лгать твои картины!

— Мои картины получены реальными научными методами.

— Твои картины получены с помощью средств, которые гораздо древнее науки, — не унимался я. — Ты слышал о литомантии, гадании с помощью драгоценных камней? А о скраинге? Веками человек всматривался в глубины этих камней, сквозь особым образом ограненные линзы и видел иные миры.

— Любой окулист тебе скажет, что это абсурд.

— Любой окулист тебе скажет, что мы видим мир вверх ногами. И только наш разум переворачивает изображение на сетчатке. Любой окулист скажет, что наши глазные мышцы действуют так, что приближенный к нам объект на самом деле удален, а удаленный на самом деле приближен.

Я разгорячился. «Любой окулист тебе скажет, что рука быстрее глаза; что миражи и галлюцинации на самом деле „видит“ мозг, а не сетчатка. В конце концов любой окулист тебе скажет, что феномен зрения имеет очень мало общего с восприятием или законами света. Возьмем, к примеру, кошку — она, в отличие от многих, может видеть ночью. Человеку тоже под силу так себя натренировать. Чтение — привилегия разума, а не органов восприятия. Все это я к тому, что не будь так уверен в своих законах оптики и теориях света. Мы видим много такого, что никакими физическими законами не объяснишь. Подойти к четвертому измерению можно только через углы — наука обязана согласиться с этим хотя бы в теории. Твои линзы сделаны точно таким же образом и все это в конечном счете снова возвращает нас к оккультизму, а не к „окулизму“ или офтальмологии».

Речь оказалась для меня слишком длинной, и она, должно быть, удивила Найлза, который молча и негодующе уставился на меня.

— Я докажу тебе, — продолжил я. — И вырежу специальные линзы.

— Как это?

— Я схожу к одному моему другу и займу у него пару камней. Это египетские кристаллы, которыми пользовались для прорицаний. Пророки говорили, что сквозь грани этих камней они способны видеть иные миры. И я готов поспорить, что ты получишь с их помощью такое, что забудешь про исландский шпат, кварц и все остальное; нечто, что ты и твои научные теории объяснить не смогут.

— Ок, убедил, — сдался наконец Найлз. — Принеси мне камни.

Итак, на следующий день я отправился к Айзеку Вурдену. В пути меня одолевали дурные предчувствия. Правда состояла в том, что я слегка преувеличил свойства линз и камней, о которых говорил. Я знал, что ими действительно пользовались для пророчеств, но в том, получился ли достать один из таких камней, и тем более сделать из него линзы, я уверен был уже меньше.

Но с Айзеком Вурденом я все равно решил поговорить. Он был самым подходящим человеком. Его антикварный магазин вниз по Южной Кинникинник, наполненный мистической аурой, был маленькой крепостью прошлого. Айзек Вурден сделал хобби своей профессией и профессию своим хобби; он жил метафизикой и баловался старинными вещицами. Кучу времени он проводил в сумрачных задних покоях своего заведения, предоставляя нанятому клерку присматривать за магазином.

Здесь он хранил редкости былых времен, по сравнению с которыми его витринный антиквариат выглядел новеньким словно только что из коробки. Древние символы магии, алхимии и тайных наук очаровывали Вурдена; он собственноручно собрал солидную коллекцию статуэток, талисманов, фетишей и прочей магической утвари совсем уж непонятного назначения.

Помочь мне с поисками мог только Айзек и он не подвел. Сначала я рассказал ему о проблемах Найлза с фотографиями. Желтолицый, с тонкими губами, антиквар слушал меня, и его брови ползли на лоб все выше как напуганные черные жуки.

— Очень интересно, — сказал он, когда я закончил. Его надтреснутый голос и постоянная озабоченность выдавали интроверта и педанта — Айзек, казалось, постоянно читал сам себе какую-то лекцию.

— Очень, очень интересно, — повторил он. — У твоего Дэвида были славные предшественники. Жрецы Иштар считали, что во время Мистерий они могут заглядывать за завесу бытия, для чего пользовались специальными кристаллами. Первые простейшие египетские телескопы были созданы, чтобы смотреть за пределы звезд и открывать врата Вечности. Друиды созерцали особые бассейны с водой, а безумные китайские императоры, желая взойти по Небесной Лестнице, одурманивали себя наркотиками и всматривались во вращающиеся рубины. Желание твоего друга Найлза старо как мир, и исполнить его он хочет столь же испытанными способами. Именно оно вдохновляло Аполлония, Парацельса, сумасбродного Калиостро. Человек всегда хотел увидеть Бесконечное; пройти между мирами — и иногда его усилия вознаграждались.