Сергей Комяков - Посредник

Наконец —то стало отпускать. Ирина посмотрела на часы — до работы еще целый час. Автоматически передвинула несколько упаковок с продуктами, выставила новые показатели автоматического термометра.

Раздался тихий зуммер, и он оторвал Ирину от этой бессмысленной утренней работы.

— Дочка, если можешь, включи видео, — раздался голос Ирининого отца.

Ирина обрадовалась хотя бы тому, что можно скоротать первые томительные минуты серого дня и перевела коммуникатор на видео режим. Перед ней возник ее отец — суровый генерал Востриков, на плече комбинезона, которого красовались два орла с идентификационным кодом. Как бы подтверждая это, внизу экрана высветилось:

«Генерал-лойтнант Востриков».

— А что папа, — подколола отца нервная Ирина, — у тебя в отличие от всех нет лимита на телеразговоры. Для вас, военных, лимиты уже не действуют.

— Есть, — строго улыбнулся генерал, — есть, как у всех российских граждан. Есть. Но мне их не на кого тратить. Не на кого кроме тебя. Поэтому так часто звоню тебе, дочка.

— Я знаю, — качнула головой Ирина, — знаю.

— А чем еще прикажешь занять себя, пожилому генералу мирным утром, как не позвонить дочери.

— Да папа, — согласилась с отцом Ирина, — здорово, что ты мне так часто звонишь.

— В нашей жизни, слишком мало приятного, — отметил отец Ирины, — слишком. А сейчас пауза на войне. Затишье. Вот и решил позвонить. Кто знает, когда я смогу еще передать тебе личный привет. Кто знает, когда все закрутиться и как все закончиться. В бою у меня не бывает времени телефонировать тебе.

— Спасибо папа, — сказала Ирина и тяжело села на кровать-трансформер.

— А как у тебя дела? — поинтересовался суровый отец, командир легендарного линейного буера «Егор Голиков» и доблестный участник доброй дюжины, разрекламированных в СМИ, битв.

— А у нас как раз сезон, — кисло отметила Ирина, — две недели назад взяли новых учеников. Набрали полный комплект. Школа забита. Молодняка много. Он не обучен. Крутимся с утра до вечера. Даже обеды заранее передали в фонд обороны. Но сейчас готовимся к выпуску четырехлеток, а через месяц и двухлеток выпустим. Вот после этого и отдохнем.

— Так это хорошо дочка, — генерал строго улыбнулся, — очень хорошо. Новое поколение нам необходимо. Потери непобедимой российской армии велики. Но все героями гибнут. Наша школа не дает промашек. Да и мы, может, встретимся после вашей ударной страды.

— Может, — Ирина апатично пожала плечами, по ее телу опять пролетел первый холодок от принятых капель, — может и встретимся. Хотя вериться с трудом. Мы с тобой не встречались двенадцать лет.

Отец снова улыбнулся:

— А ты, сколько лет не брала выходных, дочка?

Ирина Вострикова быстро вспомнила цифру, которую знала наизусть:

— У меня три месяца выходных. Плюс бонус, плюс за вредность, плюс за благонадежность и плюс за родственные связи, разумеется. В общем, на четыре месяца хватит, папа.

— Вот и я такой же работоголик, — заявил генерал, — так, что как только закончишь выпускать учеников, бери свои выходные, и махнем в столичный солярий. Я подам прощение Президенту о временной отставке. И целую неделю будем с тобой загорать.

— Хорошо, папа, — тихо согласилась Ирина, отец обещал ей поездку в солярий уже лет десять, и ему она уже не верила, — поедем в солярий. Но сейчас мне надо собираться и идти. Работа.

— Иди, дочка, иди, — согласился генерал, — это не работа, это долг. Священный долг педагога.

Востриков мужественно смахнул скупую слезу и пропал с экрана.

Ирина отключила коммуникатор. Поднялась, медленно поправила комбинезон, заученно осмотрела свою комнату и вышла.

Как и все педагоги, Ирина жила в тыльной части школы, где располагались бункеры охраны и ветрогенераторы. Так что идти ей до работы было менее минуты. Сама работа заключалась в курировании учеников, составлении отдельных программ и индивидуальном обучении.

По сложившейся в годы похолодания традиции дети до десяти лет жили с родителями и вели домашнее хозяйство. В десять лет детей отдавали в школу. После двух лет школьного обучения проходило тестирование и самые безнадежные переводились на хлорерные фабрики или в сельское хозяйство.

За эти пару школьных лет дети успевали хорошо вырасти благодаря гормонам роста и специальным пищевым добавкам.

Еще два года тратились российским государством на воспитание способных детей. После этих двух лет определялось, кому из учеников работать на заводе, фабрике или служить в армии. И только один из тысячи мог попасть в систему лицеистского образования.

В лицее дети учились еще два года, но там не было, ни депрессантов подмешенных в пищу, ни электрошока для совершенствования непригодных. Окончившие лицей могли претендовать стать мастерами на производстве, офицерами в армии, старшими в системе распределения и конвоирования.

Но лицей не был конечной точкой, далее наиболее способные дети проходили в четырехгодичную систему университета. Там ученики жили в индивидуальных комнатах, питались по три раза в день и усиленно учились. Только окончившие университет могли стать политиками или педагогами.

Такова была идеальная система народно-государственного образования великой России. И как постоянно утверждалось, в России, наконец-то, была создана идеальная система образования в максимальной степени, отвечающая интересам, как простого человека, так и великого государства рабочих и солдат. А иначе в демократическом, правовом и социальном государстве и быть не могло.

Занятая этими умными мыслями Ирина подошла к жилым комнатам учеников. Прямо в коридоре внаклонку стоял крупненький ребенок и блевал на пол. Его рвало сине-зеленной хлореллой. Наверное, это был один из новеньких. Тех, что не мог нормально освоиться и плохо привыкал к здоровой школьной пище. Ирина была опытным педагогом и немедленно вызвала в коридор врача и директора. У нее хорошо засел в памяти эпизод, когда в их школе от неизвестного вируса скончались более сорока детей. Все произошло так стремительно, что их тела еле успели сдать в заготконтору и только чудом педагоги не заработали выговоры.

Вызванные Ириной директор и врач появились очень быстро. Они, скорее всего тоже только поднялись и шли к классам.

— Вот это да, — присвистнул директор, рассматривая блевотину на полу.

— Второй случай за день, — тихо произнесла врач, вытирая резиновую дубинку, — такими темпами мы потратим на обучение больше времени, чем положено.

— Вы думаете это инфекция? — нервно спросила у врача Ирина.

— Да нет, что вы. Просто дети не привыкли к здоровой пище, и не хотят ее усваивать. Во всем виноваты родители, которые не соблюдают наших рекомендаций. Они не хотят держать детей в клетках, и кормить специальным пайком.