Юлия Риа - Академия Полуночи

С сестрой мы почти не общались. По крайней мере, лично. Пусть Мойра не знала о существовавшей связи между мной и Арденом, думаю, она интуитивно ее чувствовала. Чувствовала и не желала идти на сближение. Однако письма продолжала писать.

На год позже Алрика у них с Арденом родился первенец. Насколько я знала от Лангарии, проявление его дара вышло мощным. Второй сын появился на свет спустя восемь лет. Отсутствие внучек огорчало Лангарию безмерно, но недавнее вхождение Мойры в Совет Ночи скрасило матушкину печаль.

Как и обещал, Арден позаботился о Кигане. Едва ли не сразу после выпуска тот получил предложение из городского управления Эртентона. Не столица, конечно, но близость к академии делала Эртентон вторым по привлекательности местом. Для безродного мэла такое предложение стало огромной удачей. По крайней мере, так считал сам Киган.

Хэйден тоже иногда наводил справки об успехах троицы. От него я узнала, что через два года после получения должности Киган сделал предложение Ллосе. Она согласилась. А еще через год у них родилась дочка, которую назвали Лэйни. Морриган подался в патрульное ведомство. Разумеется, к границе халцедона не допустили, но в управлении рассудительность Морригана оценили по заслугам. Теперь у него, как у Кигана, хорошая работа и оклад. Четыре года назад он женился на слабой изумруде. И, судя по всему, обрел с ней счастье.

— Что ж, — голос Хэйдена заставил меня вынырнуть из воспоминаний, — в таком случае можно идти встречать Тиамат.

Едва получив разрешение, мальчишки выскочили в коридор проворным ветром. Я проводила их взглядом и посмотрела на мужа.

— Как думаешь, она и в этот раз привезла гневные письма от Роуна? — спросила задумчиво.

— Брось, — отмахнулся он. — Если бы Роун действительно так уж злился, уверяю, он бы связался лично с Вилардом или со мной, как главой рода. А раз он этого не сделал, значит, все не так страшно. Думаю, Роун просто пытается сдерживать Тиамат. А точнее, ее крепнущую дружбу с горгульями. Все-таки их верность должна принадлежать директору, а не молодой нефритовой ведьме. Не удивлюсь, если на самом деле старик просто ревнует!

Я рассмеялась. Прижалась к мужу и уверенно шагнула в открывшийся переход.

Акель Роун встал во главе академии почти сразу после смерти Мак-Фордин — выждал лишь положенный траур. С тех пор и по сей день Акель продвигает идею важности халцедонов. Учит нефритов, сапфиров и изумрудов мириться не только с серыми камнями, но и со слабостью тьмы. И вместе с тем осторожно, стараясь действовать естественно, рассказывает о традициях светлых — заставляет детей ночи увидеть, что на самом деле мы во многом похожи. Независимо от камней в наших кольцах, мы ищем любви, заботы, успехов, новых свершений… И все мы мечтаем быть услышанными, понятыми. День за днем, год за годом Роун зажигает в сердцах темных ведьм и колдунов те же искры, что когда-то зажег в сердцах халцедонов, помогает иначе взглянуть на мир.

Первыми из магистров Акеля поддержали Лей-Тора и Торн. Чуть позже — Дис-Мари и Бранвен. Их примеру последовали другие магистры. Дольше остальных не сдавалась Иштар Дис-Рона, но и ей со временем пришлось проявить лояльность.

Тиамат, которая уже второй год училась в Академии Полуночи, собирала горгульевы сплетни, записывала их и передавала Хэйдену. Она же сумела наладить общение с кэллером. Как оказалось, он выходил из младшей кровной ветви дома Шантар. Этим и объяснялась его готовность хранить секреты Ардена. И поэтому же, едва почувствовав изменения курса Шантаров, кэллер быстро приспособился. Как в свое время Роун, он начал говорить о ценности халцедонов, о важности принятия тех, кого раньше считали изгоями.

Лангария оказалась права. Моя смерть — смерть Илэйн Дельвар — стала началом больших перемен. Именно в ту ночь на взрыхленную почву старых порядков упали зерна первых сомнений. И пусть пока проросли лишь первые всходы, но я знала — рано или поздно они принесут плоды. Самые сладкие и самые желанные — плоды мира.

Вечером, когда все обитатели замка наконец успокоились после возвращения Тиамат, мы с Хэйденом заперлись в спальне. Он пил горячее вино, я — травяной чай с медом. Треск поленьев в камине добавлял уюта окружающей нас тишине.

Поймав на себе пристальный взгляд мужа, я смутилась.

— Ты прекрасна, Лэйни. Спустя столько лет, проведенных в браке, я не перестаю восхищаться тобой. И с каждым днем люблю все сильнее.

И без того нагревшиеся щеки полыхнули сильнее.

— У всего есть предел, — возразила я робко.

Хэйден улыбнулся. Поднялся из кресла, молча подошел к камину и снял с него ларец, украшенный россыпью мелких камней. Я посмотрела с удивлением.

— Откуда он? Его же там раньше не было.

— Не было, — согласился Хэйден.

Снова сел напротив и, опустив ларец между нами на столик, откинул крышку. Смотрел при этом только на меня.

— Ты ведь так и не узнала насчет артефакта чистого сердца? — спросил он тихо и ответил за меня: — Тогда, уверен, у тебя было слишком много переживаний и забот, чтобы помнить о недоверии Мак-Фордин.

Из обитого бархатом нутра показался артефакт: большой, вытянутый овалом, покрытый ритуальными символами — тот самый, что когда-то давно Мак-Фордин использовала на Хэйдене. И точно так же, как тогда, маленький паук с серебристыми лапками и горящими глазами-опалами занял место на широком мужском предплечье. Стоило Хэйдену сжать камень артефакта, как паук пробудился и с готовностью вгрызся в руку. Опалы замерцали.

Я не торопила. И ничего не спрашивала — только неотрывно следила за происходящим. Дождалась, когда между пальцев Хэйдена заструится свет, когда он полыхнет ярче и когда Хэйден разожмет ладонь.

В прошлый раз камень стал багряным с видимыми черными вихрями внутри. Сейчас же вихрей не было — только алый цвет. Такой яркий, словно вино в бокале, если смотреть сквозь него на солнце.

— В нем больше нет тьмы, — заговорил Хэйден, не дожидаясь моего вопроса. — А значит, нет сомнений, неуверенности и страхов. Только любовь, Лэйни. Еще более сильная, чем тогда.

— Ты… боялся? — не поверила я.

Хэйден всегда держался скалой, величественной, незыблемой. Казалось, таким, как он, страх неведом.

— Да, моя луна. Я боялся. Боялся собственных чувств, крепнущих так стремительно. Боялся, что я для тебя — лишь шанс на спасение, выход из готовой захлопнуться ловушки. Боялся когда-нибудь встать перед выбором: ты или тайны севера. Но страхов давно нет. Только уверенность: в тебе, в нас, в моих чувствах.

Поднявшись, он в два шага оказался возле меня и присел на корточки. Бережно коснулся моих щек, подался вперед и поцеловал. Поцелуй-нежность, поцелуй-забота, поцелуй-страсть. В каждом прикосновении столько эмоций, сколько, казалось, нельзя испытать одновременно. Но Хэйден привычно нарушал правила. Удивлял меня. И любил. Любил так, как могут только северные колдуны. Как может только он.