Анастасия Баталова - Чтобы желания сбывались

Но вместе с болью Билл чувствовал облегчение. Он шёл сюда отяжелённый надеждой, ничто так не притягивает человека к земле как его умозрение в будущее; ничто так не лишает человека способности решать свою судьбу, как его многочисленные планы, заложником которых он становится, сам того не замечая. Теперь же Билл был пуст. Все планы оказались разом стёрты, как надпись мелом со школьной доски. Он в одно мгновение сделался совершенно свободным человеком.

«Да. Я согласен служить…» — подумал Билл.

Дружба Нетты и Кирочки была странной. Неустойчивой, капризной, неожиданной. Как весенняя погода. Всё потому, что Нетта, сблизившись с Кирочкой, оказалась неким связующим звеном между загадочным миром подруги и внешним, настоящим миром; находясь где-то посередине, она как будто всё время выбирала и никак не могла решить, к какому из двух миров ей следует примкнуть. Другие девочки никогда не хотели брать Киру в свою компанию, но признавались, что охотно дружили бы с Неттой, не будь она лучшей подругой Кирочки… Изредка они звали её куда-нибудь: посидеть на переменке вместе, погулять или на день рождения. Несколько раз Нетта даже соглашалась, причиняя Кирочке невыносимую боль ревнивой отверженности. Однако, окончательное воссоединение Нетты ни с одним из двух миров так и не произошло; она металась от одного к другому, окунаясь в каждый быстро и боязливо, точно в прорубь, но не обретала полного удовлетворения ни в первом, ни во втором.

Как-то раз, после экскурсии в исторический музей, Нетта ни с того ни с сего решила присоединиться к группе одноклассниц, которые собирались посидеть немного в небольшом кафе «Мороженое» недалеко от школы. Разумеется, звать туда Кирочку никто не собирался, и она осталась совсем одна. Ей было до того обидно, что, забыв всякую гордость, она тоже поплелась за девчонками — день стоял пасмурный, ветреный, мрачный остров Заброшенных Верфей почти скрылся за плотной завесой мороси, Кирочка брела позади, на некотором расстоянии, завистливо прислушиваясь к весёлому чириканью девчонок. Она купила себе порцию мороженого и, сев за дальний столик, принялась с бессильной тоской пожирать глазами болтающую и хохочущую компанию одноклассниц.

За окном лежал в подслеповатом матовом свете промозглого дня ранней весны бульвар Плачущих Тополей. Почему он так назывался, никто не знал. В гладкой поверхности круглого столика отражалась часть улицы. В вазочке медленно таяло, оплывая, словно свеча, шоколадное мороженое. Кирочка сидела, сложив руки перед собой, и задумчиво смотрела на тополя. Они стояли в мелком дожде точно в дымке, высокие, стрельчатые, серые, и Кирочке казалось, будто они и в самом деле плачут…

Девочки в противоположном углу кафе, сгрудившись над столиком, разглядывали принесённый кем-то дамский журнал; и с ними была Нетта, задорно порхал и покачивался высокий толстый пучок её рыжих волнистых волос; среди бесконечного количества дождливых оттенков серого он казался ярким, солнечным, будто тропический цветок… А Кирочка сидела одна. Шарики в вазочке уже совсем подтаяли, превратившись в бесформенную, плачущую длинными струйками сиропа сладкую массу…

Кирочку охватил такой отчаянный, удушающий порыв злости, что она не нашла в себе сил усидеть на месте. Девочка вскочила, и сильно ударив двери выставленными вперёд ладонями, опрометью выскочила на улицу. Немногочисленные посетители кафе послали ей вслед несколько недоумённых взглядов. Смело отталкиваясь длинными ногами от мокрого тротуара, местами опалесцирующего бензиновыми разводами, Кирочка бежала вперёд. Ненависть билась в ней, пульсировала, словно огромное чёрное сердце, и Кирочка бежала, изо всех сил колошматя подошвами асфальт, бежала, чтобы уморить это лишнее сердце, замучить его, вытрясти из себя…

Ей представлялось, как на Нетту и всех остальных девчонок налетает смерч, он подхватывает их, начинает кружить, всё быстрее и быстрее, перемешивать, точно чудовищный шейкер, и они, истошно визжа, носятся по кругу в этом смертоносном вихре, на его поверхности временами показывается то чья-нибудь рука, то пола плащика, то копна ярких рыжих волос; смерч не знает пощады, как пёструю тряпочку, он проглатывает эту копну, Нетта исчезает. И дальше продолжается неистовая пляска вихря, ниспосланного могучей загадочной силой, которая никогда не даст Кирочку в обиду… Вот бы кто-нибудь действительно за неё заступился — всю свою жизнь она только и делала, что терпела насмешки и издевательства! Пусть он никогда не покажется ей на глаза, но он будет всегда рядом, этот тайный защитник, способный отомстить всем врагам одним неощутимым невидимым невесомым мановением мысли…

Переменчивое поведение Нетты ранило Кирочку каждый раз заново: происшествие в кафе на бульваре Плачущих Тополей не было первым и не стало последним, оно лишь заняло своё место в череде подобных повседневных трагедий; и, казалось бы, у Кирочки должно было рано или поздно выработаться нечто вроде иммунитета, но к предательству невозможно привыкнуть; и всегда оно воспринимается болезненно, свежо и ярко, неизменно вживается глубоко, окрашивая мир всеми оттенками боли — и всегда думается, вот оно, на этот раз последнее, самое страшное, и теперь насовсем, навсегда.

Не единожды Кирочка давала себе зарок больше не общаться с Неттой — но никогда не могла исполнить задуманного. Она тосковала; безмерная нежность к единственной подруге, пробуждавшаяся в ней при любом контакте, при случайном соприкосновении плечами во время урока, при неизбежной встрече в коридоре или в столовой — непрошеная упрямая нежность, снова и снова вынуждала Кирочку прощать. Люди сильнее всего привязывается именно к тем, кто изматывает им души, изнуряет их непосильным трудом непрерывного преодоления страдания.

Однако, утверждать, будто Кирочкины переживания не вызывали у её подруги чувственного отклика было бы ошибкой; взаимность со стороны Нетты, безусловно, имела место: она тоже скучала, если случались размолвки, часто сидела одна, и даже иногда, очень редко, правда, да и то полунамёками, первая предлагала перемирие.

В обиходе подруг было множество забавных выдуманных словечек, понятных только им двоим; существовали игры, в которые умели играть лишь они одни в целом свете. К праздникам, а иногда и просто так, девчонки рисовали друг другу карандашами, фломастерами, акварелью красочные открытки или даже целые журналы, с картинками, наклейками, забавными историями, шутками-междусобойками, комиксами про одноклассников и учителей.

Подобные маленькие секреты способны сплотить сильнее, чем какие-либо другие интересы подростков — сформировавшийся вокруг подруг трогательный, игрушечный мирок, обособленный, отделённый от всего остального, неодолимо притягивал Нетту, и потому, вероятно, она не могла окончательно шагнуть за его пределы, к другим девчонкам с их вечными сплетнями, смешками в спину, разговорами о косметике и нарядах. С Кирочкой всегда можно было остаться наедине, даже если вокруг были люди, множество людей. Она с детства обладала поистине чудесным свойством — создавать вокруг себя такие уютные мирки — этому она научилась, когда её забрали из детского сада и отдали на попечение бабушки. Бабушка постоянно хлопотала по хозяйству или смотрела нескончаемые телевизионные сериалы, не обращая на внучку никакого внимания; дети, предоставленные сами себе и при этом ограниченные в общении, обыкновенно вырастают в замкнутых чудаковатых взрослых, как будто немного сопротивляющихся всему внешнему, но наделённых взамен отзывчивости и готовности жить настоящим моментом, неуёмным воображением и какой-то таинственной отрешённо-счастливой мечтательностью — как будто Вселенная, навеки оставив этих своих избранников наедине с ними самими, приобщила их к чему-то более чистому, высокому и значительному, чем человеческое общество.