Сергей Беляков - Мю Цефея. Цена эксперимента

Эх, Машенька, опасная штука эта дозаправка! Каждый заход на нее как последний. Сперва цепляешься на лету к бую, потом кружишь вокруг гондолы на шланге, будто муха на ниточке, а снизу в тебя деревья шипастыми зернышками пуляют. Иногда попадают, да пребольно! Все ляжки в синяках. Приключение, сука! Один коллега-американец уже наприключался. Четырежды промазал мимо буя, а тут и топливо закончилось. Кувыркнулся в джунгли, только его и видели. Я с ним за последние дни почти сдружился. Хороший был парень, хоть и упоротый по теме коммунистической угрозы. Кажется, он даже иуд считал стихийными комми. Ну, меня-то — безусловно.

Американцы вообще ребята ничего, зря я им рожи бить собирался. А как специалисты и вовсе молодцы, дело знают. Именно они разыскали поселение иуд, где те производили свое чудо-оружие. Кен и Барби уже готовят «Грозу». Скоро будем поливать белочек. Не все же им нас.

Мне и с Кеном удалось переброситься парой-тройкой слов. Очень мне сказанное им не понравилось, Машенька. Наш кукольный мальчик утверждает, что вся земная возня здесь ради одного. Ради того самого мха, который вырастает на месте биологической атаки иуд. Потому, дескать, и война до сих пор не прекращена, что его ценность во много раз превосходит ценность всех окуклившихся под «грибным дождем» солдатиков. И еще он добавил, что сейчас мох научились выращивать на Земле, поэтому «дикие» иуды больше не нужны. Можно их того-самого. «Грозой».

Если все это правда, то «Грозой» надобно бы не их, а нас.

На этих словах я, пожалуй, закруглюсь, чтобы не наворотить еще сорок бочек арестантов сверх той дури, которую уже наворотил.

Высылаю тебе, Машенька, засушенный «цветок наяды». Говорят, положенный под подушку, он делает людей красивее и моложе. Тебе это, понятно, ни к чему, ангел мой, но разве устоит женщина перед соблазном владения редким предметом?

Надвигающаяся туча не предвещала ничего хорошего. Клочковатые лохмотья цвета венозной крови обрамляли жирную, наполненную движением утробу, как неряшливая борода — опухшее лицо бомжа. В туче погромыхивало и посверкивало. Воздух сделался душным и словно бы липким. Лесная живность панически разбегалась и разлеталась. В тот миг, когда туча будто по волшебству сформировалась в небе и, быстро набирая скорость, поплыла к городу, Акихиро тоже хотел бежать, но почти сразу понял, что бежать бессмысленно. Не успеть. Ничего не успеть. И это сейчас, когда он наконец-то нашел те единственные слова, которые навсегда остановят вражду между человечеством и иу-еу. Как же обидно.

— Она убьет нас? — спросила Сиатта, неотрывно глядя на тучу.

— Иш кеч, — соврал Акихиро и повторил по-русски: — Нет. Это человеческий «грибной дождь». Видимо, они тоже устали от войны и решили очеловечить нас принудительно. Дурной пример заразителен.

— Как глупо, — сказала Сиатта, продолжая смотреть в небо. Она, конечно же, раскусила неловкую ложь и боялась показать это, взглянув любимому лжецу в глаза. — Глупо и поучительно. Дождь иу-еу соединил нас, дождь людей разъединит. Мы совершили страшную ошибку, когда хотели сделать вас лучше, не спросив вашего желания. И вот расплата. — Она все-таки повернула лицо к Акихиро. — Я боюсь, Аки. Обними меня.

Последнюю фразу Сиатта произнесла на тэччи, и звучала она намного более откровенно, чем позволительно говорить по-русски в присутствии других людей.

Акихиро взял ее за руку и повел к реке. Спуск в купальню был вымощен корой дерева, чье название Акихиро так и не запомнил. Они сошли по шершавым, теплым пластинам, погрузились в воду по шею и начали ласкать друг друга. Головастики словно обезумели — кусали их с неистовостью пираний. Боль лишь распаляла страсть.

Туча накрыла город целиком. В ней зарокотало на грани инфразвука. Потом хлынуло. Струи были черны, как волосы демона Юки-онна, и холодны, как ее объятия. Чтобы спастись от них, Акихиро и Сиатта ушли под воду с головой. Воздух им больше не был нужен. Они сплетались и кувыркались, точно молодые выдры, а черный дождь над поверхностью реки тем временем стал сизым, будто железная окалина.

Падая на землю, он закипал огромными пузырями.

Здравствуй, Машенька.

Прости, что давно не писал. Честно говоря, у меня и сейчас времени в обрез.

Там, где прошла «гроза» Кена и Барби, природа взбесилась. Вся биомасса на месте нашей атаки сплелась в огромный отвратительный ком. Он пахнет гнилым мясом и выглядит как гнилое мясо, только в мире не бывало еще такой огромной кучи падали. Сейчас она уже километров десять в диаметре, метров двадцать высотой и продолжает расти. По ночам она светится, в ней прорезаются язвы вроде ртов и хохочут, как тысяча Мефистофелей. А днем она снова расползается вширь.

Мы жжем ее огнем, но она увеличивается быстрее, чем нам подвозят напалм. Я работаю рядом с Кеном. Он весь почернел, и не только от копоти. Вчера погибла Барби. Перед наступлением темноты она ушла в гнилое месиво, сказав, что за грехи нужно расплачиваться сторицей.

Этой ночью Мефистофели гоготали вдесятеро сильнее обычного.

Вероятно, мы сбежим с Урании. Процесс не сдержать, это понимают все. Офицеры шепчутся, что на Земле аварийными темпами клепают атомную бомбу. По старинным чертежам, без электроники — ведь электроника в портале Фокина дохнет навсегда. Если даже успеют, континенту все равно конец. Радиация или гниль — не один ли хрен?

Но у меня даже в самый жуткий час, когда язвы бесовских ртов разинуты шире всего, теплится надежда. Может быть, где-нибудь в самых глухих лесах еще остались «дикие» иу-еу, которые умеют превращать живое не в мертвое, а в изумрудный животворящий мох. Может быть, он придут и исправят нашу страшную ошибку.

Я за это все готов отдать. Даже любовь к тебе, Машенька.

Женщине такие слова говорить нельзя, поэтому завтра я брошу это письмо в огонь.

Как и все предыдущие.

Гравитация на Пеоле слабая.

Стебли травы мягко, но настойчиво обвили ступни, щекотно заструились между пальцами, прихватили пятки.

Странное ощущение — словно он надел старинные гравиботы. Трава прочно удерживала босые ноги детектива Торна Гриффена.

— Теперь попробуй сделать шаг.

Торн насторожился. Никор не сказал: «иди». Через секунду Торн понял почему: он едва не упал, попытавшись сдвинуть ногу. Трава не отпускала.

— Нет. Вот так, смотри… — Никор подчеркнуто медленно шатнул ступню наружу-внутрь.

Ядовито-зеленые стрелы травы, как по волшебству, ослабили хватку, и Никор сделал шаг, одновременно повторив тот же трюк с другой ступней. Получалось нечто пританцовывающее.