Ольга Белова - Командировка

У Почкина сжалось сердце. Ну ладно его «мерс» или пёрышкинская ржавая «бэха», понты и больше ничего, их даже и сравнивать нельзя с таким автомобилем. Это же целый мир, целая философия!

— Шикарно, — вернулся на место Почкин.

— Шикарно?! — послышалось ехидное хихиканье Пёрышкина. — Да ты издеваешься?! Ты вот это называешь шикарным?! — Пёрышкин не сводил глаз с розового «кадиллака», за которым ему велел пристроиться Ефим Ефимыч. (Пёрышкин, конечно, говорил именно о нём.) — Да я вообще не представляю, какой уважающий себя мужик может сесть за руль вот этого розового дерьма, это ж машина для гномиков…

Он не договорил, в системе послышалось какое-то урчание, потом шипение и треск, и в конце концов в обеих машинах из динамиков разом полилась веселая рождественская мелодия:

Jingle bells, jingle bells,

jingle all the way!

O what fun it is to ride

In a one-horse open sleigh 8 8 Jingle bells, jingle bells, jingle all the way! O what fun it is to ride In a one-horse open sleigh. (Англ.) — Динь-дилень, динь-дилень — Всю дорогу звон! Как чудесно быстро мчать В санях, где слышен он! (Примечание автора) .

Товарищи подождали, пока связь будет восстановлена.

Критиковать находящееся в подавляющем большинстве население считалось актом неэтичным. Вообще, с демократией в последние годы происходили какие-то странные метаморфозы, она была какая-то очень противоречивая, создавалось такое впечатление, что она старалась понравиться всем, а над ней все взяли и надругались… Однако, пока она видоизменялась, народ тоже не дремал и пришел к одному простому выводу (древнему, как мир): нужно поменьше рассуждать и радоваться тому, что есть, а то и это отнимут. Почкин и Пёрышкин, например, радовались и были благодарны за то, что им было позволено жить в малюсенькой резервации, в которой были разрешены разнополые браки и где бабы и мужики даже могли свободно общаться на улицах. К бабам у Почкина и Пёрышкина было, конечно, особое отношение (иначе бы они в резервацию не попали): бабу они считали существом несовершенным и в высшей степени недоделанным, но иногда по каким-то странным причинам перед ними благоговели и даже трепетали; а вот о том, чтобы вести хозяйство с мужиком, таким заскорузлым, непрогрессивным мамонтам, как Почкин и Пёрышкин, не могло присниться даже в страшном сне. Более мягкий и нежный Пёрышкин считал себя даже бабским ценителем.

К корме машин товарищей пристраивались две машины.

— Нет, ну ты видел? — глянув в зеркало заднего вида, крякнул Почкин. — Этим-то что здесь надо?

— Да ты что! — чуть не зашелся от восторга Пёрышкин. — Да твой прапрапрадед считал бы за счастье на такой прокатиться! Такие только ветеранам после Второй мировой давали, да и то не всем. А уж простой смертный даже и мечтать не мог подержаться за баранку такого авто. Хороша, — продолжал разглагольствовать Пёрышкин, не сводя глаз с пристроившейся к нему в хвост «Победы». — А за ней, за ней, смотри! — Пёрышкин разглядел пыхтящую за «Победой» «копейку». — Топором деланная, — захлебывался Пёрышкин. — Ручная коробка передач, никакой тебе голосовой подачи сигналов, а конструктор какой! День ездишь — неделю ремонтируешь! Ласточка! Да лет сто пятьдесят назад половина мужиков нашей страны полжизни бы за такую отдали! Заглядение!!! — как на иголках ёрзал Пёрышкин. — Да такую машину еще жальче, чем твой «роллс-ройс»!!!

Почкин не стал дальше развивать эту тему. Если уж суждено, то и «роллс-ройс», и «копейка» вместе останутся на дорогах, а если и канут, то тоже вместе.

Вокруг товарищей сейчас, куда ни плюнь, на каждой пяди земли была своя история, философия и легенда.

— Эх, — чуть не прослезился Пёрышкин. — Из-за какой-то там экономической целесообразности, сокращения затрат… Обидно, черт побери!

***

Хвост колонны все больше удлинялся. Теперь машины Почкина и Пёрышкина оказались чуть ли не в первых рядах.

В связь вклинился Ефим Ефимыч:

— Всем растянуть транспаранты! — скомандовал он.

Товарищи переглянулись, вышли на связь с ближайшими машинами, но ни у кого, как назло, лишнего транспаранта не оказалось.

— Всем, не имеющим лозунгов, срочно перестроиться в конец колонны, — проорал Ефим Ефимыч, увидев, что не из всех машин показались ленты. — Транспаранты вам будут выданы там, — рявкнул организатор.

— Да чтоб тебя! — ругнулся Почкин. — Теперь тащиться в конец колонны!

— Не нужно! — Что-то запищало, и на сиденье рядом с водительским появилась женщина.

— Тьфу ты, — чуть не набросился на неё Почкин. — До инфаркта доведешь!.. Ну что, активно пользуешься нововведениями? — после некоторой паузы ехидно проговорил Почкин.

— Пользуюсь! — не оставшись в долгу, съехидничала Инка.

— И ты туда же?! — рявкнул Почкин. — Заодно с ними?!

— Ну, это же удобно, котик, — надула губки Инесса и тут же растворилась в воздухе.

— Ты куда?! — едва успел крикнуть Почкин.

Инка снова нарисовалась:

— Жарю котлеты, — объяснила она, — к твоему возвращению.

— Ух… — выдохнул Почкин.

Инесса, пока муж собирался с мыслями, залезла в сумочку и вытащила длинную ленту транспаранта, которую она стащила утром из багажника:

— Держи, — протянула она мужу.

Почкин, надувшись, забрал транспарант. Инка тут же исчезла. Осталось растянуть транспарант между машинами. В конец колонны переезжать теперь было незачем, он открыл окно и кинул конец длинной ленты Пёрышкину. Тот лихо поймал.

Между «бэхой» и «мерсом» повис растянутый лозунг: «Долой телепортацию! Сохраним работу труженикам руля!»

Часть текста шла в стихах:

Таксист, водитель и пилот!

Дорог покинутых народ!

Хоть ты и не был полиглот!

Не уступай свой бутерброд!

Между другими машинами уже развевались транспаранты с аналогичными призывами.

— Вот и пойми этих баб, — вышел опять на связь Почкин. — Сначала, значит, умыкнула растяжку, а потом сама же явилась: «Возьмите, пожалуйста». Да хоть бы подумала, куда я без этой работы? — чуть не простонал Почкин. — И ведь сама же пользуется всей этой ерундистикой! (Использование телепортации Почкин теперь, конечно, считал самым большим Инкиным грехом.)

— Эх! — Почкин с размаху саданул кулаком по торпеде. — Парадокс на парадоксе! Ёксель-моксель!

— Да, баба — область до конца не изученная, — долетел из приемника спокойный голос Пёрышкина.

Машины двинулась. Буквы колыхались на ветру. Колонна нескоро скрылась из вида.

Мари окончательно заблудилась и уже не раз попрекнула себя за собственное любопытство — попробуй разберись во всех этих коридорах, уровнях, хитросплетениях, оставалось надеяться только на случай, на то, что, в очередной раз куда-нибудь свернув, она снова набредет на своих.