Александра Лисина - Дикий пес

Однажды они услышали непонятный шум на соседнем холме, подозрительно похожий на звуки приближающегося большого отряда. Белка немедленно свернула, огибая неудачное место, и увела свою маленькую стаю в чащу, чтобы не дать преследователям возможность уравнять силы. Несколько раз им приходилось вплавь перебираться через бурлящие реки, и тогда Гончая вновь входила в воду, позволяя местным хищникам портить себе одежду ради того, чтобы остальные беспрепятственно выбрались на берег.

Встретили они и стаю диких волков, задумчиво следящих за двуногими с соседнего пригорка. Но Белка снова издала знакомый наемникам по межлесью рев, и хищники отступили: знали, что за зверь так рычит, и понимали, что охота не будет удачной.

Потом были длинные овраги, в которые приходилось спускаться на веревках. Были и болота, полные мерзкого гнуса и назойливых оводов. Были высокие холмы и зеленое разнотравье, устилающее бескрайние просторы здешних земель до самого горизонта… А они все бежали — мокрые, закутанные в плащи до бровей, усталые, задыхающиеся, но упрямо стискивающие зубы и настойчиво подгоняющие сами себя.

Ближе к вечеру Лакр впервые запнулся, зацепившись сапогом за какой-то корешок и едва не пропахав носом влажную землю. Картис вовремя поддержал его за локоть, не дав потерять набранный темп, но все понимали, что это лишь вопрос времени. Люди постоянно смахивали со лбов едкий пот, дышали тяжело, с хрипами, устало мотая головами и то и дело отбрасывая на затылок взмокшие волосы. Собственные сапоги казались уже неподъемными. Руки и плечи давно отваливались, потому что Стрегон, хоть и исхудал, все же весил немало. Даже ежечасные смены, в которых участвовали и перворожденные, не помогали: усталость наваливалась слишком быстро. Терг справедливо опасался, что через пару часов они начнут падать, как загнанные кони, — на ходу. Будь они простыми людьми, умерли бы еще до полудня, потому что таких нагрузок простые люди не выдержали бы. Даже выносливые эльфы за этот день превратились в бледные подобия самих себя — усохли, посерели; их глаза потухли, лица заострились, грудные клетки вздымались часто и неровно… Что уж говорить о смертных. Но братья почти ни в чем им не уступали. А если и выглядели жутко, то все же не намного страшнее, чем остроухие бегуны.

И только Белка как-то справлялась. После трудной ночи, утомительного утра, чужой боли и не до конца выветрившейся памяти о царстве Ледяной богини она по-прежнему умудрялась бежать впереди, выискивать безопасную дорогу и первой замечать опасность, когда кто-то из местных начинал с любопытством посматривать на ее слабую стаю.

Лакр не знал, сколько им осталось до кордона. Не знал, дотянут ли они до него вообще. Но понимал одно: если нет, то патриарх зря подарил им красный знак пса. И зря именно их выбрал для этого безумного заказа.

— Отдыхайте, — вдруг откуда-то издалека донесся до него прерывистый голос Гончей. — Немного времени у нас есть.

Люди сползли на землю, измученно прикрыв слезящиеся глаза. Перворожденные опустились чуть медленнее, но все равно без сил, такие же измученные и равнодушные ко всему. Только Тиль сумел приподнять голову, молча спрашивая, не нужна ли ей помощь. Но Белка покачала головой и, в который раз опустившись возле заметавшегося во сне полуэльфа, тихонько коснулась его виска.

— Стрегон?

Тот немедленно открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее глазами пятилетнего ребенка.

— Выпей.

Стрегон послушно проглотил остатки запаса воды и выразительно провел языком по пересохшим губам. Затем так же быстро прожевал кусок вяленого мяса и часть эльфийской лепешки, которую сберегли специально для него. Снова облизнулся, заметно посвежев за последние часы, а потом нерешительно позвал:

— Бел?

— Спи, — тут же отреагировала Гончая. — Забудь обо всем и спи.

Он с тихим вздохом уронил голову на плечо и больше никого не тревожил.

— Что с ним? — поинтересовался Лакр, едва дыхание слегка восстановилось. — Почему он такой… неразумный и доверчивый?

— Тебе лучше не знать, — помрачнела Белка, закутывая Стрегона в плащ. — И ему — тоже.

— Что в тебе такого опасного?

— Руны, рыжий. Проклятые эльфийские руны.

— Изменение? — осторожно уточнил он. — Я… Знаешь, я не все понял, о чем ты вчера говорил.

Она со вздохом обернулась:

— Ты бы понял темного владыку, если бы хоть раз это увидел. Потому что это действительно страшно.

— Значит, ты единственный, кого изменили?

— Больше никто не выжил.

— А много было попыток?

— Больше трех сотен, — мертвым голосом ответил вместо Белки владыка Л’аэртэ.

— Сколько? И что? Каждый раз… вот так? — Лакр даже привстал на локте, чтобы увидеть лицо эльфа. — Но зачем?

Тирриниэль устало прикрыл веки.

— На самом деле руны изменения придумал и впервые использовал владыка Изиар. После него остались записи, хроники, амулет… и описание ритуала, который незадолго до последнего похода был проведен над смертными группой не слишком разумных эльфийских магов. Ожидаемого результата они не получили — где-то ошиблись, разочаровались, после чего об изменении надолго забыли. Однако не все. Один из… отступников решил довести идею Изиара до конца и продолжил начатое им девять эпох назад. Даже я не знал, что происходит, никто не знал, что он специально для этого покинул Темный лес, скрылся от совета, от собственного владыки и втайне продолжил опыты.

— То есть в изменении виноваты вы? — озадаченно моргнул Лакр. — Темные?

— Боюсь, что так, — вздохнул эльф. — Сперва Изиар, потом — один из наших хранителей… Не волнуйся, он уже мертв. Его имя проклято точно так же, как имя самого Изиара. Однако этот безумец все-таки добился своего, а наши старейшины, увидев результаты, неожиданно поняли, что измененные не миф. А со временем решили, что это может принести им некоторую выгоду.

Лакр помотал головой:

— Подождите. Значит, они хотят сотворить новых измененных?

— Совет считает, что это позволит сохранить нашу расу.

— Опять не понял…

— Когда-нибудь поймешь, — тяжело вздохнул владыка Л’аэртэ. — А пока просто поверь: измененные могут быть равны нам по силе и другим возможностям. Их можно сделать любыми, какими вздумается. Послушными и покорными. Красивыми и не очень. Можно натаскать, как убийц, перед которыми откроются любые двери. Заставить поражать, ослеплять, вызывать людей на откровенность… Все дело только в рунах, которые надо нанести на их кожу. Это почти такие же руны, какие есть у вас.

— Тогда в чем же разница? — нахмурился ланниец. — Я, например, не возражаю против некоторых рун.

— Разница в том, что ты — всего лишь человек. И твой сын тоже будет смертным, которому ты конечно же передашь какую-то часть своих сил, но который никогда не станет чем-то иным. Тогда как измененные могут дать нашему миру совсем иных наследников. Ничем не отличимых от тех, кто был рожден естественным путем.