Владимир Малыгин - Мангуст [litres]

И самому никуда без штанов не уйти, в балахоне-то и куртке с чужого плеча. Но и в кустах уже сил нет валяться, надо бы что-то придумать. Вперёд. Сигналку пока уберу, слишком много срабатываний, люди вокруг. Потихоньку, полегоньку, не спеша пробрался на задний двор и обрадовался. На верёвках одежда сушится. Больничная, правда, но в моём положении привередничать не приходится. Штаны, первым делом штаны, а потом только пижама. Сдёрнул аккуратненько одну пару, тут же облачился. Сырые немного, но да ничего, на мне скорее высохнут. Пригнулся, развернулся, собравшись нырнуть назад в спасительные кусты, и уткнулся лицом во что-то мягкое и упругое одновременно. И от этой упругости меня в жар бросило, сразу все мысли из головы выбило.

– Ты зачем бельё взял? Оно же сырое. Пойдём со мной, я тебе сухое подберу и как раз по размеру будет. Без штанов-то плохо, наверное?

Отшатнулся назад, лицо горит от смущения и стыда, глаза не знаю куда спрятать. Но, тем не менее, сразу приметил, что женщина передо мной молодая и очень-очень даже ничего из себя.

– Что засмущался? Ступай за мной.

Развернулась и пошла вперёд, а я за ней, словно на верёвочке, сразу обо всём позабыв, ничего не видя вокруг и не слыша. Горло пересохло, в ушах словно гвозди забивают, так сердце застучало, а глаза не отрываются от соблазнительных округлостей.

– Присядь, я сейчас, – сажусь, как сказано, и только потом понимаю, что каким-то образом уже оказался внутри лечебницы в полуподвальном помещении, а моя новая знакомая скрылась за какой-то дверью. Умом вроде и понимаю, что уходить надо, а что-то держит, не пускает, вынуждает покорно сидеть и дожидаться. Огляделся. Похоже, это прачечная. Два маленьких окошка на уровне земли еле-еле разгоняют сумрак в комнате. Через грязные и пыльные стёкла трава только и видна.

– Раздевайся, посмотрим, подойдёт ли тебе такой размер? И железки свои положи, никому они тут не нужны.

Подошла почти вплотную, в руках какое-то барахлишко держит.

– Давай помогу, а то что-то ты такой неловкий и стеснительный. Вот, снимай куртку и завязки развязывай.

Горячие, чуть шершавые ладони потянули халат, коснулись плеч, осторожно прошлись по рукам, стягивая неудобную хламиду. Я замер, ощущая спиной, как внимательно на меня смотрит незнакомка. Лёгкий шелест сминаемой одежды, и к моей спине прижимается нечто настолько восхитительно горячее, упругое и мягкое одновременно, что я замираю на миг. То есть это я замираю, а вот моё естество как раз не замирает, действует и действует настолько рьяно, что я то ли от стыда и смущения, то ли от вспыхнувшего желания резко разворачиваюсь, заставив женщину вскрикнуть от неожиданности, и оказываюсь с ней лицом к лицу. Руки сами, помимо моего сознания, крепко сжимают женские плечи и сдавливают изо всех сил.

– Тише ты, медведь, задавишь совсем.

А темные глаза призывно манят, и я проваливаюсь в эти бездонные омуты, захлебнувшись от удивления и ужаса, от наслаждения и вожделения…

– Какой ты сильный, смотри, сколько синяков наставил своими ручищами. Пить хочешь? Лежи, сейчас принесу. И отвернись, не смотри на меня.

Это как так не смотреть? У меня не получается, глаза сами сопровождают гибкую фигуру, любуясь плавными изгибами, треугольником тёмных волос, лёгкими движениями. Беру в руки протянутую кружку, вдыхаю пряный запах женщины, и меня вновь накрывает…

Отстраняюсь, полностью опустошённый, прихожу в себя, всплывает запоздалая мысль о том, что меня ищут, что я только что в людей стрелял, и тут же уходит вглубь, стоит мне только вглядеться в затянутые поволокой глаза подо мной. Любуюсь припухшими искусанными губами, осторожно опускаюсь на спину, просовываю руку под голову женщине, так и не сказавшей мне своё имя.

– Тебя как зовут?

– Дурачок. Какая тебе разница? И разве это хочет услышать любая женщина после всего этого?

– А что?

– Сам догадайся.

Я замялся. А что говорить? О чём? Мне хорошо и не просто хорошо, а здорово. Ей, вижу и чувствую, тоже. Разве тут нужны слова? Похоже, я вслух высказал свои мысли, потому что получил на них ответ.

– Конечно, нужны. Так уж мы, женщины, устроены. Запомни это, мой дорогой мальчик.

Вот мальчиком могла бы и не называть. Лёгкое раздражение промелькнуло и тут же испарилось под ласковыми и умелыми руками. И я снова навалился на плотно прильнувшее ко мне тело, подался навстречу потянувшим меня к себе рукам. Только теперь я уже что-то начал понимать, замечать, что-то старался делать, чтобы доставить удовольствие лежащей подо мной женщине. И у меня, кажется, получилось.

– Молодец, мальчик мой! – и эти слова в этот момент не казались обидными, а заставили воспарить над собой.

– Ох, смотри, уже совсем стемнело на улице. Тебя доктора не хватятся?

– Нет, я ушёл из лечебницы. Ты же видишь, что я здоров.

– Совсем здоров, я не только вижу, но и чувствую это, – рассмеялась незнакомка. – всё равно, пора тебе уходить. У меня работы много. Обиделся? Не обижайся, мне было очень хорошо, а теперь пора работать. Если захочешь, ты всегда можешь сюда прийти. Только погоди, ужин и обед ты уже пропустил, хоть и ушёл из лечебницы. Сейчас я тебя накормлю на дорожку.

И легко вскочила с широкой кровати, такой же, что стояла и у меня в палате, запорхала в полумраке, зазвенела посудой. Запахло едой, в желудке требовательно заурчало, вызвав её весёлый смех.

– Всё готово, не бурчи. Можешь подкрепиться, заслужил, – и присела напротив.

Стеснение куда-то пропало, как был, голышом, прошлёпал к маленькому столику у стены, уселся на крепкую табуретку, вцепился зубами в холодное мясо.

– Запей. Что же ты всухомятку-то? – налила в кружку молока. – Ешь, а я пока тебе одежду соберу.

А потом я ушёл, так и не узнав ни имени незнакомой женщины, ни почему она одарила меня своей лаской и любовью. На мой робкий вопрос тихо, еле слышно рассмеялась и ответила:

– Потом поймёшь. Когда-нибудь, – и через секунду добавила: – Может быть…

Странно, но мне стало легче. Отступили тревоги и заботы, будущее стало рисоваться простым и понятным, всё встало на свои места. Главное сейчас, это добраться до усадьбы Георгия, а там уже буду думать, что делать дальше.

Дорогу я не знал, как в лечебницу добирались, не запомнил, да и не до того было. Спросить же тоже не сообразил, ушёл и ушёл. Когда опомнился, то просто не захотел почему-то возвращаться. Как-то не по себе было, стыдился будто чего-то. Ничего, ночь впереди длинная, найду.

Добрался только к утру. И утро оказалось совсем недобрым. Выбитая дверь висела на одной петле, по холлу гулял ветерок, шуршал разбросанными бумагами. И никого. В кабинете всё было перевёрнуто вверх дном. И моих вещей в комнате не было. Пусто. Ничего.