Джон Краули - Бесконечные Вещи

Пирс так никому и не сказал, что знал ответ на вопрос, на котором срезался Аксель.

Так что у него были свои тайны и невыразимые словами вещи, делавшие его жизнь двойной; из таких вещей состояла жизнь его отца и матери. Иногда они лежали глубоко внутри его, словно бомбы или мины (он думал, что в наше время надо объяснять это молодым людям, которые, вероятно, не живут такой жизнью), и надо было обращаться с ними очень осторожно, не натыкаться на них неожиданно или в неподходящее время, на перекрестке, заставляя их взрываться.

Homo, viator in bivio , заявляла католическая церковь, предлагая помощь. Человек, пилигрим на распутье. Однако ничего не заготовлено, чтобы идти назад , обратно через пройденные Y-переключатели нашей жизни, сбившие нашу маленькую дрезину с прямой дороги и направившие ее на другой путь, как в бессловесных комедиях, которые так любил Аксель: невозможно вернуться и починить поломанное или нарушить молчание, которое взорвется позже. Бесконечное число развилок лежит между нами и переломом, главным мгновением жизни, и если даже ты пойдешь назад, то только породишь новую развилку, удвоенную бесконечность и бесконечно малые изменения; ты не можешь вернуться, а если и можешь, то уже не вернешься туда, откуда вышел: да и зачем тебе вообще возвращаться туда — разве чтобы узнать, как выйти оттуда и пойти по пути, по которому ты должен был идти?

И, тем не менее, мы всегда хотим вернуться обратно, всегда. А если бы, думаем мы, если бы мы могли. Мы хотим вернуться тем же путем, пройти через все развилки обратно и оказаться на том единственно важном перекрестке, на котором видим самих себя, растерянных и колеблющихся или, напротив, полностью уверенных в себе и готовых твердо шагнуть в неправильном направлении. Мы хотим появиться перед самими собой — отвратительно старые, в странной одежде (хотя и не настолько странной, если бы тогда мы представили себе, что будем носить через много лет) — и облечься в авторитет сверхъестественного. В единственное краткое мгновение, разрешенное нам, мы хотим отвести себя в сторонку и дать себе один совет, одно предостережение, один намек, который выведет нас на правильную дорогу, которой нам следует идти и которую мы имеем право выбрать, ибо она действительно наша.

И потом опять вперед, через новые развилки, туда, откуда мы вышли, совсем в другое место, в то, где мы должны были оказаться в настоящей жизни.

Мы прикидываем и строим планы, как могли бы помочь себе выбраться из каждой мелкой ловушки и ямы — « ты, болван, только не клетчатый костюм, выбрось его » — но все это ерунда, не стоящая ни желания, ни переписывания. О, если бы мы могли выбрать одно мгновение, переломное ; если бы мы могли сократить требуемое для выбора время до минимума: никаких долгих речей, лишь несколько грозных слов, которые могут изменить все, слов, которые тогда не могли прийти нам на ум или на язык. « Женись на ней. Не женись на ней ». Конечно при условии, что потребуется мало времени, просьба всего одна, а нужда велика.

А когда мы перестаем терзать себя из-за этого — если вообще перестаем — то наверняка приходит понимание, что мы смертны.

В жизни Пирса Моффета были моменты (больше, чем один, и каждый следующий перечеркивал все предыдущие), когда необходимость пойти и постучать в собственную дверь была так велика, а гнетущая тоска по неслучившемуся настолько сильна, что он — на секунду или две — мог поверить, что из всеобщего закона необратимости может быть сделано исключение, специально для него, потому что совершенно ясно, что он не должен был делать: впадать в панику, колебаться, смешно не понимать, поддаваться затмевающим разум страстям, но должен был быть выдержанным, честным и мудрым. Как всегда, для этого пришлось бы перестать быть самим собой, прежним, но стать таким, каким он стал позже из-за всех злоключений, через которые прошел, из-за тех самых дорог, которые выбрал и которые ему навязали, выстрадав то, что он выстрадал и научившись тому, чему научился.

Сейчас он был старше, чем отец тогда, когда его сбил вопрос о самосской букве на телешоу. И очень давно хотел исполнить последнее отчаянное желание-всего-сердца. Сейчас он хорошо знал, что умрет, и знал, что ему осталось сделать, чем он может заслужить смерть. Он не пошел бы обратно, даже если бы мог. И все-таки он провел — или потерял — много времени, вновь рассматривая прошлые альтернативы и возможности, хотя и без болезненного стремления исправить их. Он думал об исторических событиях, о жизни родителей и о своей жизни тоже: дергая за бесчисленные удочки, он пытался понять, что мог бы поймать взамен. И место, в котором он находился сейчас — в которое попал — было правильным местом для размышлений о тех делах, которые сделал, но не должен был сделать, и о других, которые не сделал, но должен был. Здесь можно было провести годы, думая о таких вещах.

Пирс поднял глаза от бесконечного копирования и вдохнул побольше воздуха. Стояла весна, серебристые почки появились на концах веток декоративных кустов, обвивших и перевивших стены огороженного садика за его дверью, садика размером с маленькую комнату, в которой он сидел.

Идти назад, идти назад. Вот так ты будешь карабкаться на гору Чистилище [23] Данте. Божественная Комедия. , вперед и назад одновременно. И, как говорится, чем дальше — тем легче.

Колокол негромко прозвенел терцию [24] Третий час, около 9 часов утра. В католических монастырях время чтения псалмов. Название пришло из латыни и означает третий час после рассвета. , созывая братию с полей, из келий и мастерских на молитву.

Несколько лет назад Пирс вышел из своего маленького домика в Дальних горах, сел на автобус и поехал в Нью-Йорк, где он когда-то жил, чтобы оттуда полететь в Старый свет. Он был связан заклятием, которое по ошибке наложил на себя, и некоторым количеством мелких дьяволов, прилепившихся к нему; они взлетали, как черные дрозды с хлебных полей, когда он достаточно сильно тряс себя, духовно, но опять садились, как только его внимание переключалось. Он был не первым путешественником, надеющимся, что если он будет двигаться быстрее, это поможет избавиться от них.

Эту поездку поручил ему Фонд Расмуссена — на самом деле сам покойный Бони Расмуссен; однако что именно Пирс должен был там сделать, так никто и не узнал. Фонд Расмуссена выбрал Пирса, потому что тот обнаружил в доме покойного писателя Феллоуза Крафта незаконченный исторический роман или фантазию, и Бони Расмуссен был уверен, что этот роман — карта, план, путеводитель, театр масок или какая-нибудь аллегория, которую может объяснить только Пирс. Пирса снабдили парой свеженьких кредитных карточек, счета с которых шли прямо к бухгалтеру Фонда («Не потеряй их», — сказала ему Роузи Расмуссен, новый директор Фонда, дернув Пирса за лацканы его пальто), и бумажником, полным наличных в виде лазурных чеков Перегрина [25] Безусловно, выдуманных. , на каждом из которых был вытиснен знакомый маленький картуш [26] Орнамент в виде не совсем развернутого свитка с завитками по сторонам и полем посредине для надписей, эмблем, вензелей и т. п. , содержавший Св. Иакова с посохом и раковиной [27] Святой Иаков считается покровителем путешественников. Его эмблемами являются посох и раковина. В Испании, где похоронены его мощи, есть даже специальный маршрут, Путь Святого Иакова; изображения ракушки украшают здания и дорогу вдоль всего маршрута. .