Джон Краули - Бесконечные Вещи

— Начиная с Возрождения мы верили, что все эти истории создали люди, что мы сами — авторы рассказов, в которых живем. Это предельное высокомерие власти, высокомерие богов: ибо все боги верят, что они создали сами себя, — начал худой, сидевший за рулем. Старое шестое шоссе вилось по зимним полям, опускалась ночь.

— Человек проецирует собственные иллюзии на терпеливый экран вечности. Это решение настолько просто, что не может быть правдой, — ответил очень старый. Он потер замерзшее окно рукой, одетой в перчатку.

— Любая мысль неизбежно сексуальна, — сказал толстый сзади. — За исключением немногих великих душ, которые могут освободить себя и вынести условия свободы.

— И это может быть сделано посредством?.. — спросил водитель.

— Это может быть сделано, — ответил человек сзади, — посредством воспоминания.

Была уже ночь, когда они достигли поворота на Блэкбери-откос, где неправильно истолковали краткие указания, которые у них были; краткие, потому что никто не думал, что они понадобятся. Они заехали в деревню и в «Дырке от пончика» — как раз тогда, когда кофейня закрывалась — спросили, где находится Конференц-центр и получили указания; они поехали вдоль Шэдоу-ривер, не в ту сторону, мимо закрытых домиков и лагерей, через Шэдоуленд, мимо бакалеи «Нате Вам»; сейчас уже все трое молчали и удивлялись: но, в конце концов, они доехали до высокого неосвещенного указателя. «Центр Чаща», прочитали они в свете фар и повернули туда.

К тому времени психотерапевтический центр «Чаща» давно закрылся. Ни один покупатель не клюнул на громадное здание, полное дефектов, как очевидных, так и незаметных. Псевдохристианская секта «Пауэрхаус» некогда зашла так далеко, что внесла залог и подписала предварительное соглашение, но, в конце концов, они не смогли выполнить жесткие условия, которые владелец (Фонд Расмуссена) установил для покупки: Бог не дал им пойти этим путем. Место, очевидно, было заброшено, но это не помешало ученым припарковать свою маленькую машину; они вышли наружу — двое впереди, третий сзади — и с беспокойством огляделись. Для равновесия раскинув руки, они пошли по дорожке, покрытой морщинистым льдом, и оказались у главного входа. Отсюда двери вели в оба крыла. Высокий ученый подошел к одной из дверей и толкнул ее; она была заперта; толстый подошел ко второй двери, и она — невероятно! — оказалась не заперта ни на замок, ни на запор и открылась. Странное желание или страх овладели им. Он крикнул в темноту, другие подошли к нему и заглянули внутрь. Никакого ответа.

Позже (когда они наконец-то добрались до Гуманитарного центра Расмуссена, Аркадии, и, окруженные коллегами, со стаканами в руках уселись перед камином в старом кабинете Бони) никто из них не смог вспомнить, сколько времени они там прождали. Смеясь над собой, смущенные и возбужденные, они снова рассказали свою историю. Харизма , сказал самый старший из них. Но никто из троих не сказал, что их привлек свет, горевший в окне большой гостиной первого этажа, свет, который долго горел, а потом, по-видимому, исчез; но это не тот огонь, о котором ты можешь рассказать другим, даже если видел его своими глазами.

Ту первую конференцию Пирс Моффет пропустил, хотя тема его интересовала и он с удовольствием бы послушал доклады. В свежеокрашенной музыкальной гостиной был прочитан доклад под названием « Sophia prunikos [510] и Любопытная Софи [511] : Гностической Постоянство в Популярной Культуре». Но тогда его и Ру не было в Дальних горах и вообще в стране: они вернулись в маленькую Утопию на зеленых вершинах гор, чтобы удочерить девочку.

Несмотря на все гигантские усилия, Пирс и Ру так и не смогли зачать ребенка. Врачи не нашли у Ру какую-нибудь болезнь, и она решила, что ей отказано в детях из-за старых абортов: ни одна детская душа не захотела опять рискнуть. И, поскольку не нашли ни одной органической причины, ей казалось, что речь идет о глубоком нежелании их детей материализоваться: они, казалось, колебались сразу за краем физического мира, возможно, не обращая внимания ни на что, или, может быть, всеми силами попытались свернуть на эту дорогу и отправиться в путь, но потерпели неудачу, как и их родители, несмотря на все древние и современные рецепты, которым те следовали. Ру была глубоко расстроена и опечалена, как и Пирс.

Так что это была хорошая мысль — Пирс, проводя дни в аббатстве среди бесплодных девственников и вспоминая о дочках, ждущих его дома, видел, насколько это была хорошая мысль — и Ру, встав на путь тех, кто ищет ребенка для себя другими способами, начала собирать сведения из агентств, печатать по ночам заметки, которые делала днем, звонить по телефонам и ходить по агентствам и государственным учреждениям, твердо заявляя, что она хочет, что она готова сделать и что ей следовательно необходимо знать. Этот процесс — трудный, оживленный, жуткий и неудобный — оказался таким же долгим, как и беременность, а результат — таким же сомнительным.

Пока, наконец, они, держась за руки, не спустились с небес в Тучекукуевск [512] .

В маленькой стране была система социальной поддержки, которой она очень гордилась, особенно усилиями в интересах матерей и детей: перед современным зданием, куда сначала зашли Пирс и Ру и где их приветствовали, (еще раз) расспросили и дали заполнить бланки, стояла большая статуя матери с ребенком. Правила для иностранцев, желающих усыновить сирот или брошенных детей, были суровы: от Пирса и Ру все время требовали дополнительных сведений, они приносили одну клятву за другой, в очередной раз демонстрировали доказательство серьезности своих намерений, а то и собственных личностей; и каждый раз их заставляли думать о том, как много плохого может случиться, что и происходило, несомненно, в прошлом, не так давно.

Оттуда их повезли в городской детский приют, чтобы увидеть Марию, их предполагаемую дочку.

— Ее мать умерла при родах, — сказала их гид (черные волосы собраны в строгий пучок, но руки мягкие и полные).

— Заражение крови, — заметила Ру. — Невозможно сказать, когда оно разовьется.

Ру согласилась с Пирсом, что будет легче, если ребенок — сирота, а не брошен: по крайней мере, она не будет чувствовать, что украла девочку у матери, которая может однажды появиться. Хотя она и так чувствует себя виноватой, сказала Ру, из-за того, что думает таким образом. Они проехали через сетку улиц и выехали в пригород; их гид, которая прикладывала невероятные усилия, чтобы говорить по-английски без ошибок, рассказывала им историю за историей о том, как в этой стране бросают детей: обычная масса человеческих бед и заблуждений, бедность и пьянство, отчаяние и незнание.