Андрей Васильев - Час полнолуния [litres, СИ]

– Именно, – подтвердил Костяной Царь. – Еще чуть-чуть, и он смог бы пересечь порог своей тюрьмы, а после начал сеять зло и смерть. Ни на что другое он все равно не способен. Надолго бы его не хватило, люди хоть нынче и не те, что раньше, но не совсем же дураки? Да и твои приятели – сыскные дьяки – не дремлют. После первых же смертей наверняка встрепенутся. Перерожденные души убивают, во-первых, кроваво и страшно, во-вторых, после них всегда остается ледяная метка. Холод – их верный спутник. Но оно и неудивительно.

– Почему? – жадно спросил я.

– Так это родовая черта, если можно так выразиться. – Капюшон умруна задергался, как видно, от смеха. – Холод, мрак, безнадежность – верные слуги той, кто создала первую перерожденную душу. Древние боги были большие затейники, ведьмак, можешь мне поверить.

– Нет повода не верить, – пробормотал я, рассуждая о том, что в этом мире все очень взаимосвязано. Мысль, конечно, не очень оригинальная, но при этом верная по своей сути.

Речь, разумеется, идет о Моране. А о ком же еще? Холод, мрак и безнадежность – это все по ее ведомству проходит.

– Я рад, что ты убил этого полупризрака, – продолжал тем временем свои речи Костяной Царь. – Мне такие, как он, не по нраву. Слишком много ярости, слишком мало понимания того, что во всем нужна мера, даже в стремлении к смерти.

Ага, и никакого желания подчиняться твоим приказам, это тоже надо учитывать. Но вслух я такие свои измышления никогда не произнесу. Я еще не совсем свихнулся.

– Согласен. Неприятное существо, такое и пришибить не грех.

– Именно. – В голосе умруна я уловил благожелательные нотки. – Это все, что ты хотел у меня узнать, или нет?

– Есть еще кое-что, – не стал скрывать я. – В городе появился… Даже не знаю, как его и назвать… Короче – какой-то дурак налакался крови путем колдовских обрядов, и теперь сеет смерть налево и направо. И меня пытался убить. Здоровый, гад такой!

– В старые времена таких, как он, называли «пиявец», – качнулся черный капюшон. – И тогда их было куда больше, чем нынче. Иные чернокнижники специально молоденьких дурачков с искрой дара отыскивали, прикармливали, и в нужный момент, накачав кровью, отправляли туда, куда им было нужно. Врага убить, или боярина какого. Золото – оно и тогда золотом было, за него и простой люд, и чародеи на многое шли. Век «пиявца» короток, но ярок. Пройдя через черный обряд, они уже никогда не станут такими, какими были ранее. И жить им без обрядной крови недолго. А с ней – еще меньше. Выжигает эта кровь их изнутри – и плоть, и душу.

– И душу тоже? – уточнил я.

– А как же! – с видимым удовольствием подтвердил умрун. – Раз преступил запретную черту, которую боги с давних времен обозначили, то все, возврата нет. И спасения – тоже. Даже у перерожденных, о которых мы ранее говорили, шанс на него имеется, а у «пиявцев» – нет. Потому и лютуют напоследок эти человеки бывшие, не жалея никого. Для них «дальше» не будет, в какой-то момент они до этого додумываются. И рады бы иные из них вернуть все обратно, ан нет, поздно, ушел обоз из Холмогор на Москву.

– Жесть какая, – даже передернулся я.

– Не то слово, – согласился со мной Хозяин. – За все надо платить, ведьмак. За все. И ты о том не забывай. Ваш брат тоже, случается, через кровь силы да власти ищет, этот путь самый простой и доступный. Правда, «пиявцем» ведьмакам стать не грозит, суть у вас другая, но и хорошего ничего ждать не стоит. Либо свои пришибут, либо сыскные дьяки выследят и выпотрошат.

– Мне такая сила нафиг не нужна, – сразу отперся я. – Кровь лакать… Брррр!

– Ну там не только кровь пить надо, обряд вообще-то куда сложнее, – глухо хохотнул умрун. – Сначала нужной фазы Луны следует дождаться, потом знаки на граните-камне нарисовать, после заговоренным ножом горло жертве перерезать, причем та должна быть…

– Все-все! – перебил собеседника я. – Обойдемся без деталей.

– Как знаешь, – согласился Костяной Царь. – Еще что-то?

– А убить «пиявца» тяжело? – задал самый главный для меня на сегодня вопрос я. – Даже не так – как его убить? И чем?

– Сталью заговоренной, – не стал тянуть с ответом Хозяин. – Огнем. Магией. Чем человеков убивают, тем и его можно. Тело-то его почти прежним осталось. «Почти» – это потому что он, само собой, живучей стал после обряда. Но если ему голову с плеч снести, то он наверняка умрет. Без головы только курица по двору бегает, да и то недолго.

– Голову рубить нынче не принято, – почесал затылок я. – Да и привычка к подобным вещам нужна.

– Жить захочешь – наловчишься, – приободрил меня умрун. – А когда этот «пиявец» чудить начал, не знаешь?

– Не-а, – подумав, ответил я. – Но, думаю, недели три точно ему уже есть.

– Тогда и печалиться не о чем, – прогудел Костяной Царь. – Ему землю топтать всего ничего осталось. К Трибогову дню, самое позднее, сам окочурится, без посторонней помощи.

«Трибогов день», это, похоже, тот самый «Троян», о котором Родька говорил. То есть – двадцатые числа мая.

– Да, ведьмак, – умрун подался вперед. – Ты не забывай, скоро зверобой зацветет.

– Как же скоро? – за последнее время я порядком поднаторел в вопросах цветения трав, да так, что разбуди ночью, все расскажу – В июне его срок. Да и запасец у меня пока есть.

– Это кладбище, – возразил Хозяин. – Тут травы раньше отцветают. И сила у них другая, не такая, как у луговых растений. Кладбищенский зверобой в умелых руках, да взятый с нужной могилы… А у меня тут такая есть. Вон там, за деревьями, отцеубийца лежит. Так что если надумаешь – на первый раз помогу тебе. Отведу на ту могилу и взять траву пособлю. Просто сам можешь не справиться, там знать надо, что и как делать. И слова нужные ведать.

– Даже так? – проникся я. – Ух ты! А что этот зверобой делает? Чем от обычного отличается?

– Всем, – лаконично ответил Костяной Царь. – Он забирает то, что его луговой брат-близнец лечит. Но не это главное. Главное – с какой могилы его сорвать. Если с нужной, как та, про которую я речь веду, то сила в этой травке великая будет. В ней часть черной души мертвеца останется. Душам отцеубийц и матерям, что детей своих сгубили, из земли хода нет, им до конца времен в ней торчать, и никто их из этой тюрьмы не вызволит. И только раз в год, когда цветет трава, они могут глянуть на мир через нее, пройдя по стеблю с соком. Другое дело, что редко у кого из них на могиле что пробивается, стоят они гладкие, как девичья коленка, ни травиночки. Черные души, заугольные, что тут скажешь? Так вот, – сорви ту траву – и с ней получишь часть души, истомившейся в темнице. Маленькую, но тем не менее. Захватить тело того, кто отвара из такой травки изопьет, она не сможет, силенки не те, но источит его изнутри как червь, это уж точно. И кошмарами замучает. Если, конечно, ее оттуда не изгнать.