Юрий Москаленко - Там, где нас не ждут

И я провалился сознанием в прекрасный лес с высокими гигантскими деревьями, окружающими стеной город с роскошным золотым дворцом. Эмоции били как гейзеры, едва не сжигая меня накалом ощущений: счастья, покоя и гармонии. Я растворялся в раскинутом вокруг тумане забвения, который, обволакивая, уносил меня ввысь, и с высоты птичьего полета я созерцал бескрайние просторы величественного леса, залитого ласковыми лучами солнца.

Вдруг я увидел себя в храме среди прекрасных белокурых высоких людей. И в сознании вспыхнуло негодование, что это не жалкие людишки, а прелестные, великие эльфы, знаменитые своей красотой и мудростью. Они повелевали миром, пока эти грязные безмозглые гномы и их приспешники — людишки не стали требовать слишком многое, и тогда и началась война, война на уничтожение. Ненавижу этих грязных животных, уродов, возомнивших себя разумными, скотов…

И далее в том же духе! Подобное нагнетание эмоций нарастало как снежный ком, как лавина. Я разрывался от ненависти ко всему человеческому.

«Я — совершенство, — кричал во мне посторонний голос, — я венец творения, его высший талан…»

И тут я внезапно вспомнил сюжет передачи, что видел по телику в прошлой жизни, про Гитлера. Который тоже с пеной у рта кричал с трибуны о превосходстве великой арийской расы точно так же, как кричит сейчас баритон у меня в голове про эльфов — этих венцов… Следом предстал перед глазами пылающий Рейхстаг в мае сорок пятого, и жалкие толпы пленных немцев, что шли нестройными тысячными колоннами по улицам Москвы.

И напор ненависти, захлестнувшей меня, навеянной чужой волей, сошел на нет. Меня отпустило, чужой голос растаял и исчез — похоже, навсегда, и я вновь ощутил себя качающимся над зеленым морем леса; я вновь наслаждаюсь долгожданным покоем, и меня ласкают теплые прощальные солнечные лучи и чарует чудесный вид заката, что окрасил небосвод в багряный цвет… О боги, как же я счастлив!

Если это был мой первый сон в этом мире, то он был наполовину прекрасным, наполовину ужасным.

Я потянулся, выгнув спину. Спасибо Хэрну, накрыл меня одеялом и не поднял утром ни свет ни заря… Вдруг надо мной склонилась лохматая башка бобика, а чуть дальше маячила испуганная физиономия Хэрна. Опять что-то со мной не то, если такое приветствие с утра! Ни тебе «здрасте!», ни тебе «привет!»…

— Малыш, ты меня слышишь? — на непонятном диалекте эльфийского языка произнес Хэрн, выглядывая из-за туловища бобика.

— Ты что так коверкаешь прекрасный язык?.. Еле тебя понял… А на общем тебе что, слабо общаться? И что тут за врачебный осмотр происходит? — спросил я, вставая. — Хэрн, подай мои шмотки, пожалуйста.

«Это наш малыш! Точно! — пронеслась в голове фраза бобика. — Успокойся, Хэрн, тебе не придется прислуживать всю оставшуюся жизнь темному эльфу! — И уже обращаясь ко мне: — Как спалось?»

— Так себе, пятьдесят на пятьдесят, а что, были проблемы?

«У тебя, видимо, да! Уж очень сильные эмоции в ментал ты излучал, причем совершенно противоположные. Не расскажешь?»

— А покормить? Я тут, можно сказать, с голода подыхаю, а они — «расскажи да покажи»… Есть хочу! Вот во время завтрака и поведаю вам страшные тайны эльфийского леса!

Надо было видеть эти испуганно-удивленные рожи. Я не удержался и расхохотался.

— Ой, не могу… ой, уморили! Это же надо — воспринимать все так всерьез?! Успокойтесь, олухи, никакие тайны эльфов я не узнал, и узнать не мог. Ведь так, бобик? — успокоившись, спросил я.

Тот еще раз внимательно меня осмотрел, помолчал и выдал:

«Я не знаю. Если бы победил эльф — вернее, его эфирное тело, то да, мог бы, — ошарашил он меня, — но ты оказался намного сильнее, и это для меня, несомненно, радостное событие, но, с другой стороны, возникает уже слишком много противоречий, связанных с тобой, что вызывает массу неприятных вопросов, не задавать которые становится очень тяжело».

— Ты хоть сам-то понял, что сказал?.. Нет никаких неясностей и противоречий. Я просто устал от той жизни, что была у меня ранее, я хочу выжить здесь и сейчас. Я не буду рабом, чего бы мне это ни стоило. Не придумывайте несуществующих проблем и неясностей. Я весь перед вами, полностью открытый, — с этими словами я распахнул руки в стороны, представ перед ними абсолютно голым, — и во мне нет второго дна. Я обоих вас люблю и уважаю, но сами знаете, у каждого из нас есть тайны, которые знать остальным совсем необязательно. И у меня тоже есть такая тайна. Воспринимайте меня таким, какой я есть, как это делаю я в отношении вас. И будет тогда нам всем счастье. Хорошо?

Собеседники явно удивлены поворотом разговора в такое русло. Удивлены и раздосадованы, наверняка хотели вдвоем припереть меня к стенке и прояснить для себя интересующие их моменты. А вот хренушки вам, не на того напали, нас научили так выкручиваться, что поймать на слабо или прижать неприятными вопросами — практически нереально.

— Я не слышу, господа, правильного ответа на мой вопрос!

«Хорошо! — за обоих ответил бобик. — Какие планы у вас на сегодня?»

— Что значит «какие»? Есть обычные, и есть необычные. К обычным мы можем отнести занятия магией на полигоне, а к необычным — обустройство квартиранта на постоянное место жительства… и пора Хэрну что-то придумать с лошадьми. И кое-кто мне кое-что задолжал, прикарманив чужое имущество, — Хэрн при этих словах совсем поник головой, — да и с подарками в виде доставшихся вещей надо разобраться. Дел — вагон и маленькая тележка. А тебе, бобик, кто-то обещал отличный шашлык. Так что даже и не знаю, когда все это нам успеть… Но сначала я хочу поесть, и если меня сейчас же не накормят, то я съем что-нибудь другое, например, Хэрна! К тому же сегодня у нас намечается беседа, и не стоит забывать о жаждущих пройти на нашу территорию, если, конечно, такие имеются.

— Два каравана со стороны малой реки сегодня утром подошли! — браво доложил Хэрн.

— Вот! И о них надо позаботиться, а вечером бобик отдаст мне то, что обещал, впрочем, если ты, Тузик, готов, то можно и сейчас.

«Нет, только вечером, после ухода гостей. Ты сам приготовься к вечерней беседе, потому что разговаривать с герцогом будешь в основном ты».

— Ладно, мы пошли. Хэрн, забери одежду жертв, и побрякушки их не забудь, после завтрака покажешь мне. До вечера, бобик. Пока!

Хэрн, смахнув с алтаря одежду и все то, что осталось от эльфа и громилы, себе в мешок, поплелся следом, догнав меня уже около входа в пещеры.

— Коней приведешь после завтрака. У меня большие планы на сегодняшние занятия магией. Поэтому отвлекаться не будем. Ты посмотрел хоть, что там за клячи нам достались?

— И совсем даже не клячи! — обиделся Хэрн. — У эльфа был катар, такая порода лошадей. Похоже, что он приручил дикого катара, и где только нашел, вернее, купил? Считается, что они полуразумные, но очень привередливые скакуны. Признают только сильнейшего, заставить их что-то делать, например, запрячь в телегу и возить ее — бесполезная трата сил и времени. Дохлое дело их заставлять — проще убить. Но лучше продать. Очень дорого они стоят, а раз цена большая, то и платить ее не сильно-то торопятся потенциальные покупатели: проще отобрать или украсть, так они считают. Такие вот нравы.