Рина Море - Огонь и Ветер [litres]

Он так подчеркивал это слово «дурным», с такими ужимками на лице, как будто хотел, чтобы я подумала именно про неприличное.

– Не хотите вина? Эй, дурень, что умолк? Играй для л’лэарди!

Музыкант послушно тронул струны. Водяной хотел сесть рядом со мной, но его тут же поднял за шиворот Велан.

– Дружище, вынужден тебя разочаровать – это мое место!

– Ну уж нет, я твердо намерен возместить причиненный мне денежный ущерб приятным обществом!

– Твои намерения вполне понятны, но, увы, вынужден отказать.

– Тише, господа, вам не кажется, что только я могу решать, чье общество мне приятнее? – я подвинулась на диване. – Садитесь, л’лэард Ильрус.

– Для вас я – просто Савен.

– Боюсь, мы еще недостаточно хорошо знакомы для столь фамильярного обращения. Но скажите, о каких деньгах вы все время намекаете Велану? Я сгораю от любопытства!

– Не каждое любопытство должно быть удовлетворено, л’лэарди Верана, – бросил ветренник, довольно зло.

– Ну отчего же не сказать, – ухмыльнулся водяной. – Видите ли, л’лэарди Верана, мы поспорили с л’лэардом Трагадом, что он привезет этим вечером сюда, на нашу холостяцкую вечеринку, одну из невест императора. По правде говоря, я не верил, что нашему другу-ветреннику, хоть он и мастак уговаривать дам, удастся найти столь смелую деву, которая отважится шагнуть на палубу корабля. Господа, я поднимаю этот бокал за прелестную л’лэарди Верану, которая решилась украсить своим присутствием наше грубое сборище!

– Господа, вы полагаете, этот спор был достоин чести сагана и офицера? – резко прозвучал голос капитана.

– Признаю, возможно, с точки зрения морали этот поступок был сомнителен – поспорить на невесту императора за двадцать кридов, – тут водяной не удержался от смешка. – Но только подумайте, не будь спора, мы бы лишились удовольствия лицезреть в нашей кают-компании столь очаровательное создание!

Он сидел слишком близко ко мне и дышал перегаром почти в лицо. Он был очень пьян.

– А вы опасный саган, Велан, – сказала я ветреннику. – Если вы так легко готовы проспорить друзей, что же вы можете сделать с врагами?

Велан дернул щекой. Он стоял напротив и смотрел на нас сквозь стекло стакана. А капитан скрывался в тени дверной арки, нависал над нами – руки скрещены на груди, взгляд осуждающий. Я чувствовала себя с каждой секундой все неуютнее. Это ужасное приключение пора было завершать.

– Благодарю вас, господа, за столь теплый прием. – Я встала. – Мне пора, родные будут волноваться. Приятного вечера! Л’лэард Трагад, вы проводите меня?

– Ах, нет, ну как же так! Вы не пробыли с нами и двух минут! Я против! – Водяной поднялся следом.

– Это просто невежливо, л’лэарди Верана – покидать общество так скоро, – угрюмо заявил Велан. – Я тоже настаиваю, чтобы вы остались.

Мне до помрачения в глазах захотелось швырнуть в голову ветренника что-нибудь тяжелое, но я заставила себя улыбнуться.

– Неужели вам скучно в нашем обществе? Не желаете послушать Лючию? Вы слышали, как она поет? Вы были в этом сезоне в опере?

– Ну, Лючия в опере известна совсем не пением, – заметил Велан и тут же шутливо получил веером по уху

– А может быть, вы нам споете?

– Я? – растерянно переспрашиваю.

– Спойте для нас, л’лэарди, – хрипло попросил один из офицеров-людей.

Я в общем-то брезгливости к человеческой расе не испытываю, но этот типчик уже успел усесться на диван третьим, плотно зажав меня между собой и водяным, и заглядывает мне то в лицо, то в вырез платья, дышит пьяной пастью, в которой половины зубов нет, а часть – золотые. И потом, от него дурно пахнет! Беспомощно смотрю на Велана в надежде на помощь, а он насмешливо:

– Споете, Сибрэ?

Я не придумала, как отказать. Мне казалось, они, будто коршуны, – и моряки, и эти полураздетые женщины, – жадно выжидают первой же моей неловкости, оплошности, чтобы вцепиться, сгрызть.

– Эй, ты, как там тебя! Играй! – Водяной махнул музыканту. Я прокашлялась. О чем петь? Что-то из того, что часто напевала дома. Что-то, что можно петь тихо и неуверенно.

Музыкант, вначале заигравший что-то бравурное, быстро приноровился, струны загрустили:

Под конец голос мой окреп, зазвучал увереннее, громче. Кажется, все-таки не опозорилась. Главное – не смотреть на этих саган и людей, а слушать музыку, даже не ту мелодию, которую наигрывает музыкант, а шум прибоя внутри себя.

Мне аплодировали. Один из моряков даже рыдал. Хотя, по-моему, в том больше была заслуга вина, а не песни. Чернокудрая Лючия бархатным кошачьим голосом промурлыкала: «Браво! Браво!» – и похлопала веером по перчатке. Капитан подошел и торжественно поцеловал мою руку. Я уж готовилась было просить чернокудрую продолжить выступление вместо меня, но тут водяной поморщился и громко заявил:

– Как-то слишком грустно! Я не желаю грустить в такой прекрасный вечер. Л’лэарди Верана, спойте для нас что-нибудь более веселое!

Я едва удержалась, чтоб не сказать, куда ему нужно засунуть свою грусть и приказы. Сомнительно, чтобы этот корабль видел что-то более неуместное, чем деву-сагану, бормочущую неуверенным голоском песенки, будто в мамином салоне, в тесном обществе друзей семьи, – в кают-компании, среди морских офицеров и певичек, собравшихся отметить коронацию императора пьянкой и оргией! Странно сказать, мне даже совестно – порчу морякам весь праздник своим присутствием! И не знаю, как отсюда сбежать!

Впрочем, поздно. Я внезапно почувствовала злость. Глупо робеть, краснеть и всячески показывать, как неприятно тебе подобное общество, коль уж ты сама пришла сюда. Императора не смутилась – с моряками быть наглой, должно быть, еще менее страшно.

Не бойся громкости своего голоса, коль он уж должен прозвучать. Что-то любимое. Из Ринки Десмея, о пиратах. Еще мощнее, громче, до хрипоты, до разрыва связок! Смотри им в лицо. Загляни в глаза каждому, как будто обращаешься именно к нему. Лучше дерзость, чем страх.

Кажется, голос я все же сорвала. Когда умолкла, они как-то ошеломленно молчали. Один моряк уронил нож, с которого что-то ел, другой – блондинку с колен.

– Да у тебя удивительный голос, оказывается, Сибрэ, – сказал Велан. Мне показалось, даже искренне. Хотя в его искренность я уже не верила.