Александра Лисина - Охотник за душами

— Отец Гон… — прошептал я, с опозданием догадавшись, что именно делал для города находившийся внутри жрец. А затем вскинул голову и сквозь разошедшиеся на мгновение черные облака успел увидеть на втором этаже окутанную Тьмой человеческую фигурку, которая из последних сил пыталась перетянуть гнев темного бога на себя. Точно так же, как это однажды сделал я.

Более того, судя по тому, как поблекла его аура, святой отец явно проигрывал эту схватку. Удерживая Тьму в доме, он не замечал, что темная сторона медленно, но верно затягивала его в себя. Но, если такому, как я, переход в потусторонний мир ничем особенным не грозил, то отец Гон был и оставался человеком. Да, помеченным фолом. Да, хранящем в себе частичку его божественной мощи. Однако абсолютную защиту Фол дарил своим последователям лишь в пределах храма. Тогда как вне его стен жрецы были так же уязвимы для темной стороны, как и обычные люди.

О том, что случится, если здесь погибнет высокопоставленный темный жрец, думать не хотелось. Еще одно проклятие, мор, извержение вулкана или выпущенная на охоту Смерть — кто знает, чем обернется для столицы гибель настоятеля? Однако, насколько я успел понять логику фола, сохранность древней шкатулки, как и жизнь одного-единственного жреца, ценилась им гораздо выше, чем население целого города. И если мы не сможем уберечь отца настоятеля, то все усилия Корна пойдут прахом и нас развеет над развалинами Алтира еще до того, как глава ГУССа додумается объявить полномасштабную эвакуацию.

Эх, была не была… все равно объяснять времени нет.

Глубоко вздохнув, я отошел на несколько шагов, а затем разбежался и буквально прыгнул в клубящуюся вокруг дома Тьму, лишь в самый последний момент создав темную тропу.

Меня ожидаемо обожгло. По спрятанной под плащом броне царапнули холодные щупальца. Лицо обдуло целым ураганом колючих льдинок, но на тропе Тьма была практически бессильна. Поэтому, проскочив сквозь нее, я кубарем выкатился уже на втором этаже и как раз успел увидеть, как прямо на меня медленно, будто во сне, валится покрытый толстой коркой инея и совершенно неподвижный жрец, изо рта которого сочится легкое облачко пара.

Еще не успев толком сообразить, что к чему, я подхватился с пола и уперся ладонями в спину отца Гона, не давая ему рухнуть навзничь. Руки жреца были разведены далеко в стороны, словно перед падением он пытался обнять весь мир — или же защитить его от божественного гнева. Покрытая ледяной коркой ряса хрустела под пальцами. Замерзшее до состояния сосульки тело, казалось, вот-вот рассыплется на куски, однако оно еще было теплым. Не таким горячим, как у Тори, но все же отец Гон был жив. Он все еще боролся. И я, поднатужившись, уперся ногами в пол, не позволяя ему выпасть на темную сторону окончательно.

Наверное, мне еще никогда не приходилось испытывать такого напряжения. Казалось, я держал не промерзшего до хруста человека, а гранитную глыбу, на которую сверху одна за другой, видимо в довесок — упало еще несколько тяжелых плит. Причем с такой силой, что от натуги у меня что-то хрупнуло в груди, в глазах помутилось, а в носу стало отвратительно мокро и горячо.

— Фол, тебе жертвую, — прохрипел я, почувствовав на губах привкус крови. А когда Тьма негодующе взвыла, с трудом повернул голову и так же хрипло гаркнул: — Он не твой, поняла?! И нечего тут орать!

Тьма от такой наглости аж поперхнулась, на мгновение прекратив выть, шипеть и причитать, как обычно. Давление наверху тоже ослабло, да и льющаяся из носа кровь свернулась, дав мне возможность нормально вдохнуть. Но размышлять, что и почему, было некогда, поэтому, поднатужившись, я все-таки вытолкнул полумертвого жреца в реальный мир. После чего с трудом выпрямился, потряс звенящей башкой и устало повторил:

— Он не твой, Фол сам решит, когда ему умереть.

Ошеломленно молчащая Тьма застыла, словно вздыбленная волна, запечатленная на холсте умелым художником. Все еще живая, почти разумная и внезапно расцветившаяся тысячами серебристых точек, которые то гасли, то заново вспыхивали в толще непроницаемо черной воды. Сейчас она, как никогда, напоминала бескрайний, живущий своей собственной жизнью океан. Могущественный. Древний. Холодный, но отнюдь не равнодушный. И он смотрел на меня из бесконечно далекой глубины сотнями и тысячами глаз. Внимательно изучал. А может, и раздумывал, что со мной сделать.

Длилось это всего один удар сердца, за время которого я успел за себя и порадоваться, и огорчиться, и на всякий случай передать Фолу большой привет.

А потом Тьма наконец приняла решение.

Поднявшиеся до потолка волны одновременно сдвинулись, окружив меня со всех сторон, как водяные валы — по павший в шторм корабль. На бесконечно долгое мгновение зависли над головой, словно давая время проникнуться этим пугающим зрелищем, после чего без предупреждения рухнули вниз. С шумом, грохотом и торжествующим воем, от которого моментально заложило уши. Но почему-то не расплющили, не раздавили за святотатство, а лишь заставили пошатнуться, вздрогнув от ощущения стремительно пропитывающего одежду холода. И, окатив с ног до головы ледяным водопадом, с шумом плеснули на дощатый пол.

Правда, долго они там не задержались — просочившись сквозь многочисленные дыры, Тьма проворно стекла вниз и исчезла в недрах первого этажа. Какое-то время оттуда еще слышалось негромкое журчание, но потом затихло даже оно, и внезапно опустевший дом погрузился в неестественную тишину.

С удивлением осознав, что еще жив, я машинально провел рукой по лицу и поежился, обнаружив, что с пальцев стекают тягучие, похожие на ожившую ртуть капли. Затем помотал головой и, стряхнув с себя целый веер таких же сверкающих брызг, торопливо переступил ногами, под которыми стремительно исчезала большая лужа. Какое-то время пытался осознать, что именно сейчас произошло, но вовремя вспомнил, что в реальном мире остался замерзший до полусмерти человек, и поспешил вернуться к жрецу.

Ему, кстати, повезло — если бы не благословение фола, Тьма обглодала бы его за пару мгновений. Но даже с моей помощью ему пришлось несладко — когда я наклонился и тронул его за похолодевшую руку, отец Гон едва мог шевелить губами. Дышал он тяжело, с видимым усилием проталкивая воздух сквозь перехваченное спазмом горло. Его помутневший взгляд казался расфокусированным. А голос был таким хриплым, словно святой отец успел не один раз за сегодня его сорвать.

— Рэйш…

— Лежите, святой отец, — озабоченно сказал я, сняв с левой руки перчатку и дотронувшись до его лба. Кожа жреца все еще была холодной и покрытой мелкими кристалликами льда, которые только-только начали таять. — Вам бы в тепло. Давайте я вас отнесу.