Наоми Новик - Зимнее серебро

Я даже не стала прерываться на завтрак. И я была признательна своему супругу, что он не явился с утренней проверкой, — если тут вообще можно вести речь о признательности. Все тело у меня ломило, точно меня и впрямь поколотили. Но страх подстегивал меня. Я все время представляла, как они сделают то, что им полагается сделать. Вложат нож в ручку маленькой девочке и велят ей перерезать себе горло? Или они сами ее убьют? Или заставят Флек это сделать? Я знала, что не будет никакого снисхождения, никакой милости. Милость нельзя возместить, если ты мертв.

Я в своей кладовой опустошала сундук за сундуком и обращала их содержимое. И наконец я управилась с последним: теперь все серебро до единой монетки было золотом. Я скинула со скатерти последнюю горку и, шатаясь, поднялась на ноги. В моем зеркальце небесная синева начала тускнеть: солнце клонилось к закату. Времени у меня еще примерно час. Волоча за собой скатерть, я распахнула дверь в третью кладовую.

Она почти полностью опустела. Сани стояли у дальнего прохода, почти полные. Флек с Цоп разгребали остатки в углу на ближнем берегу реки; Балагула трудился на другом берегу. Я подбежала к служанкам.

— Ступайте помогите ему! — велела я Флек и Цоп.

У них не было сил даже кивнуть. Обе девушки послушно присоединились к Балагуле. Я расстелила скатерть, сгребла на нее серебро голыми руками и обратила его. И осталась лишь маленькая горка, нелепая в этой громадной пещере — жалкие остатки, которые соскребаешь со стенок горшка, когда весь мед уже съеден. Но горшок все же был немаленький, и даже эти жалкие остатки нужно превратить в золото.

Мои руки дрожали, когда я обращала последние монеты. Балагула увез в коридор груженые сани, и пока он ездил, Флек и Цоп перекидали лопатами все оставшееся серебро на берег, чтобы загрузить побыстрее, когда вернется Балагула. Я предоставила им завершить работу, а сама пошла обыскивать кладовую: не завалялась ли где-нибудь в уголке монетка, не блеснет ли ненароком забытое серебро? В зеркальце уже почти стемнело.

Но слуги поработали на совесть. Лишь на одной маленькой полочке, торчащей из стены, я отыскала одну-единственную монету. Оленьи копыта процокали по льду: Балагула увозил в коридор последний невысокий холмик серебра. Коридор был уже плотно завален, и Балагуле пришлось немного сдать назад, чтобы кое-как высыпать на лед то, что было в санях. Флек и Цоп медленно приблизились. Я подняла последнюю монетку, зажав ее между большим и указательным пальцем, и золото растеклось по обеим ее сторонам. В этот миг створки дверей распахнулись и вошел мой супруг.

На лице короля застыло мрачное напряженное выражение. Однако при виде опустевшей кладовой его лицо мгновенно изменилось. Он так и замер с открытым ртом. Я вся дрожала от слабости и возбуждения, но нашла в себе силы расправить плечи и надменно просипеть:

— Вот. Я обратила все до единой монеты в твоих кладовых в золото.

Он дернул головой и уставился на меня. Я ожидала, что он примется бушевать, а он вместо этого смотрел чуть ли не растерянно, словно не зная, что и подумать обо всем этом и обо мне. Король медленно обвел взглядом забитый серебром коридор, сани, понурого Балагулу, держащего под уздцы оленей, Флек и Цоп, качавшихся от усталости, как тоненькие ивы на порывистом ветру, и снова посмотрел на меня. Он прошагал через кладовую ко мне, взял у меня из пальцев последнюю монетку и сломал ее голыми руками.

— Это все равно золото! — запротестовала я.

— Конечно, — бесцветным голосом отозвался король. Он стоял в полузабытьи, стоял долго. Наконец он очнулся, поднял голову и положил золотые половинки на полочку. А потом церемонно отвесил мне учтивый поклон. — Задание, что я дал тебе, исполнено. Я отвезу тебя в солнечный мир, как обещал, дабы ты могла танцевать на свадьбе у своей кузины. А теперь вопрошай, моя госпожа.

Его церемонность сбила меня с толку: я-то приготовилась к очередному сражению. Поэтому я молча заморгала на него невидящими глазами. Ни один вопрос не шел мне в голову. И, чуть-чуть подумав, я спросила:

— Есть у меня время принять ванну?

Проплутав три дня и три ночи почти безвылазно меж серебряных гор, я перемазалась с головы до пят.

— Готовься сколько пожелаешь. У тебя столько времени, сколько тебе потребуется, — отозвался король. Ответ мне показался каким-то туманным, ну да если мой супруг так говорит, значит, и я спорить не стану. — Вопрошай еще дважды.

Покосившись на Флек, Цоп и Балагулу, я сказала:

— Я обещала обратить их серебро в золото в награду за помощь. Они приняли мое обетование, я приняла их. Значит, они мои верители?

— Да, — подтвердил король и слегка склонил голову, обернувшись ко всей троице.

Похоже, он не ощутил ни малейшего неудобства по этому поводу. Экая невидаль: вчера последние слуги — сегодня высшая знать. Правда, слуги не чувствовали себя так вольготно: они принялись отвешивать низкие поклоны, да так и застыли в неловких полусогнутых позах. И наконец Флек, выпрямившись, вдруг осознала, что все закончилось, что мы справились. Она дернулась будто марионетка, огляделась вокруг и закрыла лицо руками, заглушая вскрик — то ли надрывный, то ли радостный.

Я и сама была бы не прочь сесть и разрыдаться.

— У меня есть время обратить их серебро сейчас? — спросила я. Я же не собиралась сюда возвращаться.

— На этот вопрос ты уже получила ответ, — сказал король. — Вопрошай еще.

Прямо досада берет: в кои веки приходится вымучивать вопросы!

— Почему так? Почему это одно и то же: принять ванну и обратить их серебро?

Он нахмурился.

— Ты исполнила все честь по чести, исполню все и я, — провозгласил он. — Я своей рукой остановлю бег времени, если потребуется, дабы ты не испытывала в нем недостатка. Ступай же и готовься сколько пожелаешь, а после дай мне знать, как будешь готова. И мы отправимся в путь.

Он еще раз оглядел пустую кладовую. Я же пыталась вникнуть в его слова. И, вникнув, запоздало рассвирепела:

— Ты, значит, и так мог доставить меня на свадьбу вовремя!

Правда, в дверях уже никого не было, и я прокричала свое обвинение в пустоту. А та ответила мне таким же равнодушным молчанием, каким, наверное, ответил бы и мой супруг.

Я все смотрела вслед ушедшему королю, и вдруг Цоп нерешительно произнесла:

— Но он не мог.

— Что? — переспросила я.

Цоп обвела кладовую рукой:

— Ты проделала великий труд. Теперь он сможет проделать столь же великий труд взамен. Высокое волшебство всегда имеет цену.

— Да мы половину его сокровищ выкинули вон! Какой же это великий труд? — сердито бросила я.

— Ты обязалась исполнить неисполнимое и проложила дорогу к совершению невозможного, — пояснила Цоп.