Э Смит - Черный страж

Лорды Нижнего Каста и Хаммерфолла были отнюдь не склонны отправлять в поход все свои войска, но угрозы и напоминание о долге сделали свое дело, и они отдали вождю еще тридцать кораблей с закаленными в боях экипажами.

— Сколько всего у нас человек? — спросил Алдженон своего церемониймейстера.

— Пятнадцать лордов со своими братьями по оружию, мой вождь. — Он взглянул на кусок пергамента, лежавший перед ним на столе. — У нас имеется сто двенадцать кораблей и немалая жажда крови.

Алдженон бросил на Вульфрика мрачный взгляд:

— Ты считаешь, я совершаю ошибку?

— Да, милорд, ты совершаешь ошибку, — серьезно ответил тот, — но ты и сам понимал это с самого начала. — Вульфрик и вождь знали друг друга с детства, и помощник Алдженона мог высказывать свое мнение свободно. — Я не знаю, чего тебе наговорил Самсон Лжец и что толкнуло тебя на это, но сейчас мы затеваем войну с рыцарями Одного Бога. Ты можешь уверять всех, что это воля Рованоко, можешь даже говорить, что мы собираемся убить бессмертную каресианскую ведьму, но реальность такова: мы отправляемся на войну с этими Красными ублюдками.

Алдженон опустил взгляд:

— Самсон ближе Рованоко, чем любой другой жрец Молота, и его советы… по некоторым вопросам… не имеют цены.

Возможно, он и вовлек лордов в войну, но он сделал это не по собственной прихоти. Он следовал воле своего бога; никогда в жизни он не осмелился бы оспаривать приказ бога. Ему очень хотелось рассказать Вульфрику о своем долге, но ему было запрещено это делать. Единственным раненом, который знал о тайных способностях верховных вождей Фредериксэнда, передающихся по наследству, был старик Самсон. В жилах его текла кровь Гигантов, и он мог считать себя прямым потомком древних Ледяных Гигантов, которые когда-то ходили по этой земле. Он был наполовину сумасшедшим, и большинство местных считали его бесчестным старым лжецом. Однако в день смерти Рагнара Слезы он пришел к Алдженону и рассказал ему о его наследственном долге: о том, что верховный вождь раненов является как бы воплощением Рованоко и обязан принимать участие в Долгой Войне, бесконечном сражении между Гигантами.

— Скажи остальным лордам, пусть придут завтра. — Алдженон потер глаза. — Я устал, уже очень поздно. — Он медленно поднялся. — Ты мой друг, но сейчас я больше нуждаюсь в доверии, чем в дружбе, — обратился он к своему помощнику и церемониймейстеру.

— И моя дружба, и мое доверие навсегда принадлежат тебе, мой господин, — просто сказал Вульфрик, — но друг говорит другу о его ошибках, так что, я думаю, давай еще на какое-то время останемся друзьями. — Он протянул руку Алдженону, и тот горячо пожал ее. Затем Вульфрик вновь заговорил: — Насколько я понимаю, ты хотел бы поговорить с дочерью Алефа?

— Да, я собирался, это тоже может подождать до завтра, — ответил ему Алдженон.

Вульфрик прошел весь длинный путь до выхода и покинул зал, оставив верховного вождя у его кресла в глубокой задумчивости. У Алдженона оставалось еще немало дел, которые нужно было переделать до отплытия к землям ро, и б о льшую часть этих дел следовало скрыть от посторонних глаз.

Поговорить с Халлой Летней Волчицей было необходимо, и вряд ли этот разговор закончится кровопролитием. Дочь Алефа — закаленный воин и обладает твердым характером; она знает, как делаются такие дела, потому что участвовала во многих столкновениях между соперничавшими лордами. Алдженон надеялся, что она отправится на войну вместе с его флотом и не посрамит имени своего отца. Он снова потер глаза, пытаясь отогнать усталость, но был уже не в силах сосредоточиться; поэтому Алдженон Рагнарссон Слеза, верховный вождь раненов и земное воплощение Рованоко, решил отправиться спать. Он прошел от середины длинного зала к высокой деревянной двери, находившейся за его креслом. Дверь была прикрыта, но не заперта, и Алдженон помедлил секунду, прислушиваясь, прежде чем осторожно постучать. Он отступил, когда круглая ручка повернулась и дверь медленно отворилась. Из-за двери выглянул маленький ребенок.

— Надеюсь, твой брат знает о том, что ты еще не спишь и подслушиваешь под дверью? — обратился вождь к дочери.

Ингрид Слезе было девять лет, и с каждой зимой она становилась все более шаловливой и непослушной. У нее были черные волосы отца и темно-синие глаза матери, но улыбка — ее собственная.

— Мм, Алахан спит, и я подумала, что мне следует послушать, что у вас происходит. Чтобы узнать о таких вещах, — сказала она, потупившись.

— О каких вещах? — удивился Алдженон.

— О таких. Потому что когда я стану верховным женщиной-вождем… — гордо начала девочка.

— Я уже говорил тебе, Ингрид, женщина не может стать верховным вождем. У нас может быть только вождь-мужчина, как я уже повторял тебе тысячу раз, но не женщина.

— Но это же глупо. Я умнее Алахана, я проворнее и, когда я вырасту, клянусь, буду лучше него обращаться с топором. — На ее лице появилось притворно обиженное выражение, и Алдженон, открыв дверь пошире, обнял девочку.

В одежде, доставшейся ей от брата, которому уже исполнилось двадцать четыре года, и она пыталась выглядеть как мужчина. Ингрид была в одних носках, наверняка для того, чтобы двигаться бесшумно. Она обладала неимоверной быстротой и проворностью, и Алдженон давно перестал пробовать разыскивать ее, чтобы наказать, когда она плохо себя вела.

— Волчонок, — с любовью в голосе проговорил он, — ты вырастешь сильной и высокой, ты произведешь на свет могучих раненских мужчин.

Ее лицо выразило отвращение.

— Ни за что. Я стану первой женщиной-вождем Фредериксэнда.

— Ингрид, — серьезно произнес он, — неужели ты считаешь, что битва и смерть более почетны, нежели рождение детей, новых живых существ, и любовь к этим детям?

Ингрид, казалось, готова была рассмеяться над серьезностью отца, но вместо этого вывернулась из его рук.

— Если ты снова встанешь с кровати, завтра я не расскажу тебе историю перед сном, — мягко пригрозил он дочери.

Она, казалось, была уязвлена недовольством отца и неуверенно прошептала:

— Но ты же начал рассказывать мне про кракенов.

— И если ты хочешь услышать продолжение про кракенов, волчонок, то делай, как я велю.

Дом Алдженона был простым строением, совершенно не соответствующим огромному, словно пещера, пиршественному залу. Всего три комнаты располагались вокруг центрального помещения, используемого в самых различных целях — от приготовления пищи до мытья. В двух маленьких комнатах спали Ингрид и Алахан; однако комнаты эти были достаточно большими, чтобы дочь могла устраивать там беспорядок. А сын редко проводил время в своей спальне. Спальня, которую хозяин дома когда-то делил с женой, сейчас представляла собой голую комнату с единственным предметом мебели — кроватью. После смерти жены Алдженон убрал все вещи, украшавшие спальню, и проводил здесь только ночь.