С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

Я слушала, затаив дыхание. Это моя история . История о том, как он стал Эрлькёнигом .

– Король предложил свои знания глупому юноше – за плату. «Я отдам тебе мою корону, – сказал подземный король, – а ты взамен отдашь мне имя и душу». Юноша был глуп и потому согласился уплатить назначенную цену.

Из меня как будто выкачали весь воздух. Сдержанный юноша поддался на обман, подземный трон ему всучили хитростью! Вот как появилась вереница портретов в галерее. Эрлькёниг всегда был, Эрлькёниг всегда будет . Жалость душила меня, сдавив горло цепкой рукой.

– Юный глупец посчитал плату невысокой. В конце концов, у подменышей нет души, да и собственного имени у него по-настоящему никогда не было. – Король гоблинов рассмеялся, и смех этот был горше болеутоляющего порошка. – Однако с течением лет груз бессмертия становился все тяжелее, и юноша осознал, сколь страшную ошибку допустил, поверив подземному королю, ибо никакая власть, ни на земле, ни под ней, не стоила мук, которые он испытывал.

– О, mein Herr … – я потянулась, чтобы откинуть прядь волос с лица Короля гоблинов, однако он еще не закончил рассказ.

– Однажды он повстречал в лесу девушку.

– Храбрую деву? – уточнила я.

– Храбрую, – подтвердил Король гоблинов, – и красивую.

– Вот это уж точно бабушкины сказки, – фыркнула я.

– Тс-с-с. – Он прижал палец к моим губам. – Дева была храброй и красивой, хотя своей красоты не замечала. И не могла заметить, ведь красота скрывалась внутри нее. Музыка и магия, запертые в ее душе, рвались на свободу.

Я – храбрая и красивая. Красивая ложь и уродливая правда.

– Они подружились – прекрасная дева и глупый юноша. Они стали друзьями, и глупый юноша начал вспоминать, сколько всего доброго и чудесного есть на свете: люди, музыка, вера, безрассудство, страсть. Шли годы, и красивая дева забыла глупого юношу. Она забыла его, а он забыл, почему хотел быть человеком.

Я сжалась от страха.

– И тогда он устроил западню, и заманил туда прекрасную деву, и заточил ее в клетку. В душе девы жила песня, и глупый юноша, желавший слышать ту песню, заставлял деву петь снова и снова. Наконец он выпустил ее из клетки, но прекрасная дева каждый вечер возвращалась к нему, и впервые за целую вечность глупый юноша поверил, что может обрести счастье.

– И он его обрел? – хрипло спросила я.

– Да, – едва слышно промолвил Король гоблинов. – О, да. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым.

У меня свело горло.

– Однако в отличие от глупого юноши, прекрасная дева счастлива не была. Клетка убивала ее, убивала ее душу. Мало-помалу все то, что привлекало глупого юношу в прекрасной деве, стало исчезать. Ему оставалось лишь смотреть, как она угасает на глазах, превращаясь в бесплотный призрак. И поделать с этим он ничего не мог, разве что вырвать из груди свое сердце. Как быть: удерживать ее дальше ради собственного счастья и видеть, как она умирает, или же отпустить, чтобы спасти ей жизнь, но при этом лишить радости себя?.. – Король гоблинов умолк.

– Чем закончилась история?

Он устремил на меня взор, и на долю секунды мне почудилось, что его невероятные глаза сделались ярче, их цвета – глубже, как у сдержанного юноши с портрета, как у того человека, которым он некогда был. Затем я моргнула, и глаза вновь стали такими, как всегда: светлыми, точно выцветшими, и холодными.

– Дорогая, ты ведь сама просила счастливый конец, вот сама и расскажи мне, чем закончилась история. – Большими пальцами он стер катившиеся по моим щекам слезы.

– Глупый юноша отпустил прекрасную деву.

– Да. – Голос Короля гоблинов звучал глухо от сдерживаемых эмоций. – Он ее отпустил.

Я разрыдалась. Он тихонько качал меня, прижимая к груди. Я оплакивала разбитое сердце глупого юноши, и счастье, которое мы могли бы испытать, и свой эгоизм, через который не могла переступить. Я оплакивала любимого, нас, но более всего – себя. Я отправлялась домой.

– Элизабет, ты должна уйти, – тихо сказал он.

Я кивнула, не в силах произнести ни слова.

– Выбери жизнь, Элизабет. В тебе есть огонь, сохрани его. Поддерживай это пламя музыкой, сменой времен года, шоколадным тортом, клубникой и бабушкиным кексом. Пусть оно горит ярче благодаря твоей любви к близким. Пусть служит маяком для твоего сердца, и тогда ты всегда будешь верна себе. – Он погладил меня по щеке. – Сделай, как я прошу, чтобы я мог запомнить тебя такой, как сейчас: яростной, неистовой, полной жизни.

Я снова кивнула.

– Ты готова?

Нет.

Он улыбнулся и нежно поцеловал меня. Я ощутила на губах вкус прощания.

Я подарила ему ответный поцелуй. Время не останавливается ни для кого, тем более, для меня, и все же в тот краткий миг, когда наши уста слились, я почувствовала, что украла крохотный кусочек вечности.

Завтра наступило во сне.

Оставив Короля гоблинов мирно спящим в моей постели, я побежала со всех ног. Не в его кабинет, где на подставке стояли ноты нашей музыки, но в часовню. Это было его святилище, его укрытие, но сегодня, в последнюю ночь перед обретением свободы, я нуждалась в Божьем слове.

На этот раз камеристки не показывали мне дорогу, однако теперь я уже знала, что Королеву гоблинов лабиринты Подземного мира сами собой приведут куда надо, поэтому путь от моей спальни к дому Господа был прямым и узким.

Кто выстроил эту часовню? Высоко под потолком узоры в подсвеченных витражных окнах отображали различные сцены из жизни, но не Христа или апостолов, а Эрлькёнига и его невест. Справа можно было видеть золотоволосую девушку в белом платье и темную фигуру с рогами. На следующих панно менялись времена года, девушка в белом худела и бледнела. На самом последнем она умирала в объятьях рогатого существа, а за его спиной стояла девушка в синем.

На витражах по левую сторону от входа был изображен молодой человек в алом костюме. Верхом на белоснежном коне он несся через лес в сопровождении свиты, состоящей из мелких хобгоблинов и других странных созданий. История разворачивалась: всадник встречал на пути загадочного рогатого незнакомца, чью голову окружал нимб, но не света, а тьмы. Молодой человек опускался перед ним на колени, и обоих поглощал темный ореол. Далее зритель видел, как смутная серая фигура удаляется прочь на белом коне, а молодой человек в алом остается посреди леса, и голову его венчает корона в виде оленьих рогов.

Ответы всегда были здесь, в этом месте. А мне и в голову не приходило искать их в обители Господа…

Я опустилась на колени перед распятием. Набожной я никогда не была и в лучшем случае могла считаться пассивной христианкой, а в худшем – язычницей, веря в Бога примерно так же, как ребенок безоговорочно верит в наступление завтрашнего дня. Ни молитвам, ни катехизису в нашей семье особого значения не придавалось, и все-таки я преклонила голову перед алтарем.