Абрахам Меррит - Корабль Иштар (сборник)

Но Кентону было уже все равно… пусть его убьют… Шаран мертва… и Гиги… и Сигурд…

Но почему он вдруг перестал ощущать в руках тело Шаран?

Где воины, пристально смотревшие на него?

Где корабль?!

Вокруг не было ничего, кроме тьмы, тьмы и завывания бури, надвигавшейся из далеких пространств.

Кентон летел сквозь эту тьму, пытаясь разглядеть Шаран, протягивая к ней дрожащие руки…

Сломленный слабостью и горем, он наконец открыл глаза…

И увидел опять свою комнату!

Кентон находился в каком-то оцепенении, перед его взором все еще стояли картины той последней битвы. Раздалось три удара.

Три часа! Конечно… он вернулся в мир времени… на корабле все было иначе…

На корабле!

Шатаясь, Кентон подошел к этой мерцающей тайне, давшей ему все, что он хотел от жизни, а потом все отнявшей.

Шаран!

Сверкающая игрушка с крошечным кинжалом в груди лежала… на светлой палубе… на самом краю…

Шаран, в которой для Кентона сосредоточились вся радость, вся прелесть, все восторги жизни.

И совсем рядом с ней - безголовая кукла..

Кланет!

Кентон взглянул на черную палубу - что это значит, где же погибшие? Там на каучуковой площадке было только три фигурки, у одной были светлые волосы, пробитая броня… Сигурд и две девушки, дравшиеся бок о бок с ним! Но где же поверженные ими воины?

А рядом с обезглавленным телом черного жреца лежал… Гиги! Он покоился, раскинув в стороны огромные руки и подогнув ноги. Но убитых им тоже не было'

Гиги! Кентон отнял руку от Шаран и дотронулся до него.

Вдруг резкая боль пронзила все тело Кентона, и он опустился на колени. Зажав рукой бок, он почувствовал что-то твердое. Стрела! Он понял, что силы оставляют его.

Заметив, что корабль под его рукой дрожит, Кентон в изумлении уставился на него. Через какое-то мгновение нос корабля исчез, растворился. Розовая каюта пропала!

Корабль накренился, и вслед за каютой исчезла светлая палуба, а вместе с ней - Гиги!

- Шаран! - Кентон зарыдал, крепко сжимая в руке куклу. - Любимая!

Корабль раскололся в дюйме от того места, где лежала фигурка.

- Шаран! - рыдал Кентон; услышав этот душераздирающий крик, наверху проснулись слуги и бросились к комнате хозяина.

Собрав последние силы, Кентон потянул фигурку… Она отломилась… осталась в его руке.» он поднес ее к губам».

Корабля больше не было, остались лишь увенчанные жемчугом лазурные волны!

Кентон понял, что это значит. В глубины неизвестного моря этого таинственного мира погрузилась галера, увлекая за собой Корабль Иштар. Символ должен разделить судьбу Корабля, Корабль - судьбу символа. Так и случилось!

В дверь стучали, слышались голоса, но Кентон не слышал их.

- Шаран! - раздался на весь дом его крик, звенящий радостью!

Кентон упал, непослушными руками прижимая к губам женскую фигурку.

Волны растворились в воздухе. На месте, где совсем недавно находился корабль, что-то шевельнулось, и, взмахнув серебристыми крыльями, взлетела огромная птица. Грудь, лапки и клюв у птицы были алые. Она парила над Кентоном.

Голубь Иштар.

Неожиданно птица исчезла.

Взломав дверь, слуги столпились на пороге, всматриваясь в темноту.

- Мистер Джон! - голос Джевинса дрожал.

Ответа не было.

- Здесь что-то есть, на полу! Включите свет! - прошептал кто-то.

Сияние электричества осветило тело, ничком лежащее в луже крови; на нем была окрашенная красным разорванная кольчуга, в боку торчала черная стрела, сильную руку охватывал золотой браслет. Слуги отпрянули, в ужасе глядя друг на друга.

Один решился подойти ближе и перевернул мертвеца.

На лице Кентона застыла улыбка блаженства и счастья.

- Мистер Джон! - старый Джевинс заплакал, опустился на колени рядом с трупом и поднял голову Кентона.

- Что у него в руке? - шепнул кто-то. Сжатый кулак Кентона находился у самых губ. Слуги с трудом разогнули пальцы.

Но рука Кентона была пуста!

Когда я вышел из дверей Дискавери-Клуба, часы били восемь. Я остановился на мгновение, глядя на лежащую предо мной Пятую авеню. Как только я остался один, вновь возникло гнетущее ощущение слежки. Последние две недели оно изводило меня и сбивало с толку. Колючий холодок пробирался глубоко под кожу с той стороны, где находились наблюдатели. Как большинство людей, проведших большую часть своей жизни в джунглях или в пустыне, я обладал необычной для цивилизованного человека восприимчивостью и способностью к наблюдению. Своеобразное возвращение к некоему звериному шестому чувству, - все дикари обладают им, пока не отведают напитка белых людей.

Скверно было то, что на этот раз я не мог определить, откуда шло это ощущение. Казалось, оно просачивалось в меня со всех сторон. Я внимательно оглядел улицу. Два встречных потока машин стремительно неслись по авеню впритирку друг к другу. Три такси выстроились вдоль тротуара напротив Клуба. Они были пусты, водители оживленно болтали. Я не заметил ни одного слоняющегося без дела зеваки. Я изучил окна домов на противоположной стороне улицы. Никаких признаков того, чтобы оттуда наблюдали, я не обнаружил.

Однако я совершенно точно знал, что за мной неотрывно следят.

За последние две недели подобное беспокойство овладевало мной в самых разных местах. В музее, куда я зашел посмотреть нефриты Йаннана, - это ведь я дал возможность старому богатому Рокбилту передать их туда, что заметно прибавило веса его репутации филантропа. Я ощущал слежку в театре и во время верховой прогулки в парке, в брокерской конторе, где на моих глазах мгновенно исчезли деньги, что принесли мне нефриты, в игре, в которой я не понимал абсолютно ничего, и лишь теперь с сожалением признавался себе в этом. Я ощущал наблюдение на улице, но этого и следовало ожидать, А вот то, что я чувствовал его и в Клубе, было уже странно и беспокоило больше всего.

Да, с меня не спускали глаз. Но почему за мной ведется столь пристальное наблюдение? Я решил выяснить это сегодня же ночью.

Я вздрогнул от чьего-то прикосновения к моему плечу и едва не схватился за пистолет, висевший под мышкой левой руки. И понял, как дурно отразилась на моих нервах вся эта мистика. Я обернулся и с идиотской усмешкой воззрился в лицо Ларсу Торвальдсену. Ларс, здоровенный малый, всего несколько дней назад вернулся в Нью-Йорк после двухгодичного пребывания в Антарктике.