Абрахам Меррит - Корабль Иштар (сборник)

- Ты чего такой дерганый, Джим? - спросил он. - Случилось что? Или перебрал малость сегодня?

- Да нет, Ларс, ничего подобного, - ответил я. - Просто этот город меня достал. Одурел я от непрерывного шума и суеты. И от людей, - добавил я с искренностью, о которой он и не подозревал.

- Ну ты даешь! - воскликнул он. - А мне так в самый раз. Лично я просто упиваюсь городом - после двух-то лет. Но думаю, что через месяц или два и с меня тоже хватит. Я слышал, ты собираешься скоро снова сваливать? Куда на этот раз - опять в Китай?

Я покачал головой. Мне казалось: что-то должно произойти до того, как я истрачу шестьдесят шесть долларов, которые лежат в моем бумажнике, и девяносто пять центов, которые бренчат в моем кармане, и именно это определит место моего назначения. Но мне не хотелось говорить об этом Ларсу.

- У тебя все в порядке, Джим? - Его взгляд сделался пристальнее. - Если что-нибудь нужно, я с радостью помогу.

Я покачал головой. Все знали - старый Рокбилт отвалил неожиданно много за эти чертовы нефриты. Я в глубине души надеялся, что оберну обломившийся капиталец так, что до конца жизни избавлюсь от забот и перестану зависеть от случайностей. И хотя я был сильно подавлен мгновенным исчезновением на бирже своего золотого запаса, я еще не потерял гордость и не хотел говорить об этой своей глупости даже Ларсу. Все-таки я еще не превратился в отчаявшегося нью-йоркского бродягу. Что-то должно было измениться!

Кто-то позвал его обратно в Клуб.

- Подожди, - попросил он.

Но я не стал ждать. Обсуждать своих соглядатаев мне хотелось еще меньше, чем неудачную игру на бирже.

Кто же все-таки следит за мной? И почему? Какой-нибудь китаец вынюхивает сокровища, которые я стащил из древней гробницы? Нет, вряд ли. Кин-Ванг, хотя он и бандит, и притом знаток американского покера и выпускник Корнельского университета, не стал бы посылать за мной шпионов. Наше так называемое сотрудничество, пусть противозаконное, окончилось, в его понимании, когда он проиграл. Он жульничал в картах как только мог, и тем не менее был человеком слова. В этом я уверен. Кроме того, чтобы убрать меня, совершенно незачем было позволять мне уезжать так далеко. Нет, их подослал не Кин-Ванг.

Еще был инсценированный арест в Париже, предназначенный для того, чтобы убрать меня с дороги на несколько часов, что я и понял, когда, вернувшись, обнаружил разгромленную комнату и перерытые вещи. Я, несомненно, вернулся гораздо раньше, чем планировали воры, ибо разгадал их уловку и рванул обратно. Это стоило мне ножевой раны в боку. Но я хорошо рассчитался с ними, оставив одного из моих сторожей без сомнения со сломанной шеей, а другого с такой головой, что он пару месяцев вряд ли мог ею воспользоваться.

Потом была другая попытка. Машину, в которой я мчался на пароход, остановили между Парижем и Гавром. Эта операция могла бы оказаться успешной, если бы я предусмотрительно не засунул те тарелки одному знакомому в чемодан. Он ехал на корабль пассажирским поездом и, между прочим, полагал, что везет не Бог весть какие редкие старинные блюда, которые я не хочу трясти в автомобиле, и что якобы я получил билет на корабль в день отплытия.

Так неужели все та же шайка выслеживала меня? Но они должны были знать, что нефриты уже не у меня, а в музее. Лично я теперь не представлял никакого интереса для разочарованных джентльменов, если они, конечно, не собирались мстить. Однако этим вряд 'ли можно было объяснить столь постоянное, скрытое, упорное наблюдение. Почему они не рассчитались со мной гораздо раньше? Несомненно, удобных случаев у них была масса…

Нет, хватит! Кто бы ни были эти наблюдатели, я решил предоставить им беспроигрышную возможность добраться до себя. Я уже оплатил все мои счета. Шестьдесят шесть долларов и девяносто пять центов в моем кармане составляли все мое богатство, но никто на него больше не претендовал. И пусть я с ветром в карманах отправлялся неведомо куда, долгов за мной не оставалось. Итак, я решил вынудить моих врагов, если это были враги, раскрыться. Я даже придумал, где это должно произойти.

Именно то место в Нью-Йорке, где днем самая большая толчея на всем земном шаре, совершенно пустынно в восемь часов вечера в октябре, да и вообще в любой другой вечер. Нижний Бродвей свободен в это время от суетящихся орд, тих его каньоноподобный разлом, а меньшие пересекающие его каньоны куда безлюднее и молчаливее настоящих каньонов в пустыне. Вот туда-то я и направлялся.

Когда я двинул по Пятой авеню прочь от Дискавери-Клуба, навстречу мне попался человек, чья внешность и манера держаться, фигура и одежда были как-то странно знакомы.

Я стоял столбом, провожая его взглядом, пока он неторопливо поднимался по лестнице в Клуб. Потом пошел дальше, ощущая тошнотворное беспокойство. Нет, все-таки было что-то необычайное в этом человеке: тревожаще знакомое, почти родственное.

Но что?

Я тащился к Бродвею, постоянно чувствуя слежку.

Но лишь напротив Сити Холла я с ужасом осознал, что это было за чудовищное совпадение.

Внешность того человека и его манера держаться, фигура и одежда, от светло-коричневого пальто и серой мягкой шляпы до тросточки из ротанга, были - МОИ!

Я остановился как вкопанный. Естественно, конечно, было предположить, что это просто случайное совпадение, необыкновенное, но совершенно случайное. Без сомнения, по меньшей мере пятьдесят человек в Нью-Йорке на первый взгляд похожи на меня. Но чтобы кто-нибудь из них и в какой-то определенный момент времени был бы одет точно так же, как я, было просто невероятно. Однако все-таки могло быть. А если нет - что же это было? Зачем кому-то изображать меня?

Но, если на то пошло, зачем кому-то за мной следить?

Я заколебался, не подозвать ли такси и не вернуться ли обратно в Клуб. Разум подсказывал мне, что я видел незнакомца лишь мельком, что, возможно, меня подвела игра света и тени, что сходство мне просто померещилось. Я обругал свои расстроенные нервы и пошел дальше.

После Кортландт-стрит прохожие стали встречаться все реже и реже. Тринити была похожа на сельскую церковь в полночь. Меня обступили молчаливые громады офисов. Возникло гнетущее ощущение: казалось, они заснули и вот-вот свалятся на меня. Неисчислимые окна были похожи на слепые глаза. Зато те, другие - и очень зоркие - глаза не оставляли меня ни на мгновений Казалось, они глядели еще пристальнее и проницательнее.

Вокруг не было уже ни души. Ни полицейского, ни даже сторожа. В этих огромных крепостях капитала, я знал, сторожа были. Я мешкал около каждого угла, предоставляя скрывавшимся в засаде бесчисленные возможности выйти навстречу, невидимому стать видимым. Но по-прежнему вокруг не было ни души - и по-прежнему за мной неотрывно следили.