Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

Ох! не зря беросы кличуть их Злыднями, ежели такой появитси у избёнке, так изведёть хозяев своим баловством, измучаеть, озорничая. Да сице, шо сам незримый хозяин-дух домашнего очага — Суседко, да его помощники Коргоруши; жёнка — Чудинка; Востуха — та ктось вухраняеть жилище от воров; Дрёма — ночной дух сна; Подполянник — тот чё живёть в подполе; Тюха Лохматая — дух следящий за хузяйством и детишками; да сам Отетя — домовой дух, работа коего сводилась к тому, абы лянитьси, покидали избёнку, оставляя без присмотру и порядку разнесчастных хозяев. А в избёнке, стоило Суседко и евойным помочникам покинуть её, начинали править Злыдни, ломающие, изничтожающие домашню утварь, портящие продукты, калечущие самих хозяев, и, конча же ужасно портящие дух у жилище, распространяючи тот самый отвратительный запах гниющей плоти. Оно от одного тако Злыдня из избёнки убяжишь, а коли их несколько дасуни подбросять так и вовсе жить не захочешь.

А вывести энту нежить обавники могуть лишь у ночь на Ивана Купалы. Одначе, тадыличи, вже коли они их выведуть, несдобровать самим Злыдням. Поджигають обавники сухи цветки Купалы-да-Мавки и окуривають избы. И тады Злыдни воспламеняютси от тогось светлого, усё очищающего, вогня Семаргла. И горять их чёрны тела, кривы, тонки, загнуты у локотках, да коленцах, ножки и ручонки, их волосёнки… три, аль четыре. Бегуть они из жилища, из деревеньки, из Бел Света… бегуть, летять… сломя круглого свово тельца, прямёхонько во пекельный мир, прямёхонько к тем дасуням, которые их и посылали зло творить да людев простых изводить. Оно тадысь верно те дасуни им не дюже рады. Потомуй как Огонь Семаргла шибко прижигаеть усё зло, не тока Злыдней, но и самих дасуней!.. жгуче им от того Огня Божественного!

А ащё в энту ночь расцветал Жар-цвет, так именовали беросы растение, у которого разрезанный побег листа выходил из земли и разворачивал свой зелёный стебель. Растет Жар-цвет у лесах, любит влажны земли, густы, непроходимы чащобы. Да цветёть, гутаритси у байках, он лишь два раза в году. Первый раз, во первом зимнем, холодном месяце на двадцать второе снежаня, в саму длинну ночь у году. И кады распускаетси, да зелёны листоньки разворачиваеть, да Жар-цвета лепесточки раскрываеть, кажет лежащего во маковке, такусенького малюсенького, точно зернятко Бога Крышню сынка Вышни… Начинаеть с той ноченьки расти Крышня, а сообща с ним ростит и день деньской. У ночь же на двадцать второе кресеня Крышня станет сувсем большеньким. Жар-цвет цветёть токмо мгновение, а после увядаеть, и вкупе с ним начинаеть вуменьшатси Крышня, да день деньской… Беросы молвят, чё ежели увидеть тот чудный Жар-цвет, да ащё и Крышню, быть тобе смелым и доблестным воином, заступником бероской земли.

Оттогось мальчонки, да отроки желаючи испытать свову долюшку, да приобресть ту доблесть ночами на Иванушку ищуть во лесах тот цвет. И покуда старши братья, сёстры, отцы, матери, деды, бабки не видять али тока делають вид, шо не видять, уходят во тёмны, наполненны духами дубравы и бродять во надежде разыскать то чудо чудное Жар-цвет, да получить ту смелость, доблесть воина и заступника.

Вот и Борил энтой ноченькой шел искать тот цвет… Жар-цвет… Он-то ничем не отличалси от своих сверстников, робяток, отроков двенадцати-тринадцати годков… Хотя неть! отличалси, был он и выше, и крепче своих ровесников, да оно и понятно почему. У него во роду усе были богатырьми… и отец, и дед, и прадед, и старши братцы… а вже он и вовсе удалси, такой славный мальчоночка. Глянешь на него и сразу не дашь ему евойны двенадцать годков… Скажешь, чё пареньку тому леть пятнадцать не меньче… такой крепенький вон был, будто гриб-боровичок, в обьчем истинный берос. И имя ему отец ладное выбрал да дал — Борил, значало оно борящийся. Да и сам егось отец борцом был, не раз хаживал со ножом на медведя, будучи тем ищё крепышом. Токмо два годка вже минуло як помер он. Зимой на него медведь-шатун напал… ужотко бился… бился Воила (так его величали) да верно стар стал… Ведмедя одолел, обаче и сам вельми покалеченным домой возвярнулси, и аки обавник не старалси ему помочь да излечить, вскорости почил.

Помер значить…

Но опосля собя деток оставил жить… И детушек тех было много… одиннадцать ребятушек, сынков четверо: двое старшеньких Пересвет и Соловей, да двое младших Борил и Млад, а меже ними, братцами, поместилось ищё семь сёстриц.

И к тому времени, як начилси энтов сказ про Борила, и старши братцы, и усе семь сестриц вжесь семьями обзавелись… семьями да детками. Тока у младшей сёстры, той кыя на четыре годка была старче Борилки, деток пока не було, занеже вона весной, во первом месяце во соковике, замуж вышла, да ушла жить в свову избёнку, шо деревенский люд зараз поставил для молодой семьи. И днесь Борил, Млад да матушка жили у семье Пересвета и его жёнушки Златы, уж дюже у неё волосья были распрекрасного цвета, такого редро-жёлтого. У них тады четверо девчушечек росло, да усе раскрасавицы были, як и их матушка, с такими же точно златыми волосами. Пересвет, аки старший, токмо и мог братцам заменить отца. Да вон был добрым, светлым таким, николиже ни шумел попусту, ни гикал, а меньшого Младушку и вовсе баловал, понимаючи, шо мальчоночке без отца худо.

И нонешней ноченькой, як и иные робятки, Борил да Млад, ему недавно восемь лет миновало, да был он, аки можно понять и пониже, и похудей старшего братца, искали у лесу Жар-цвет…

— И, шо… каков он энтов Жар-цвет? — вопросил Млад у Борила, вон шел след у след за старчим братцем во темной ночи по лесу.

Мерцающие во чорном небушке звёздны светила посылали серебристо-голубой свет, пробивающийся сквозе густы кроны деревов, и блёкло освещали то чернолесье. Плотной стеной виднелси окрестъ мрачный, словно чужой лес, в котором росли всяки могутны со крепкими, да мощными у обхвате стволами дерева: дубы, липы, вязы и каштаны. Казалось он энтов гай был живым и тихонько поглядывал, скрезь ветви да листву, на шагающих робят, почитай не издаваючи звуков. Под ногами братцев лишь изредка хрустнет лежащий сучок-отросток аль еле слышно идей-то высоко у ветвях дерева ухнеть бородата неясыть да округлив свои, и без того круглы, глазищи, бляснёть пужающе их лучистым светом на мальчишечек.

— Каков, каков, — негромко вымолвил Борила, идущий упереди со светочом во руках, иде на длинной рукояти был укреплён пучок веток пропитанный смолой, полыхающий ярким пламенем, освещая собе и брату торенку во тёмной дубраве. — Як же егось знаеть, Младушка, каков вон… его ж не так-то лягко сыскать. Ты, чё думаешь егось усяк могёть зреть? Ан, неть! Не усяк… Он энтов Жар-цвет не кажится абы кому, а тока тому кто во душе своей несёть смелость, кто подобен нашему Асуру Вышне, и ничавось ни страшитси… ни пужаитси.