Себастьян Кастелл - Творец Заклинаний

— Что там было? — спросила Антария.

Он не ответил, поэтому заговорил я:

— Там было сказано: даже вся магия мира не стоит того, чтобы продавать за нее свою совесть.

По традиции в конце заседания Совета проситель закрывает глаза и ждет решения. Если решение в его пользу, это пишется на втором листе пергамента, который отдают просителю в руки. Если же решение против него — это просто тишина и пустота. Я не стал закрывать глаза, как и не дал сковать свои руки. Я устал прятаться и устал просить. Повернувшись, я направился к двери.

— Тебе не нужно наше решение? — спросила Антария. — Не нужен шанс получить имя мага?

Я остановился. Моя рука уже касалась двери — границы между миром магии и огромным бесконечным миром вокруг нас.

— У меня уже есть имя.

Я вышел из парадной двери зала Совета, но был уверен, что они услышали меня, когда я прибавил:

— Меня зовут Келлен Аргос.

Я прошел четверть мили в обратном направлении — туда, где оставил лошадь. Кажется, она больше не хромала, но я не слишком-то хорошо разбираюсь в лошадях, так что до окраины города вел ее в поводу.

Через некоторое время я проснулся и обнаружил, что рот забит лошадиной шерстью. Каким-то образом я ухитрился задремать, уткнувшись лицом в конский круп. После этого мы решили, что нам обоим будет проще, если я поеду верхом. Я неуклюже забрался в седло и направился к домику лекаря, о котором говорила Фериус.

Я успел добраться лишь до арки, отмечающей выход из города, когда на дороге передо мной показалась тонкая фигурка.

— Ты никуда не поедешь, — отчеканила Шелла. В ее глазах стояли слезы, а от татуировок исходило голубое и желтое сияние.

Я взглянул на ее пальцы и понял, что она приготовилась метнуть в меня заклятие молнии. Бедная лошадь и так слишком пострадала по моей вине, хватит уже с нее. Я спешился.

— Рад, что ты в порядке, Шелла.

Она коротко кивнула. Вот и вся благодарность за то, что я спас ей жизнь, едва не потеряв свою.

— Отец и мать исцелили меня. Мы ведь семья. — Последние слова звучали как обвинение.

— Да, вы семья, — сказал я, скрывая горечь. — Ты, мать, отец. Отличная семья джен-теп.

Тут можно было бы и закончить, но я понял, что сказал не все.

— А ты — моя сестра, Шелла. И всегда ею будешь.

— Тогда вернись! — проговорила она. Ее голос дрогнул. Вспышки света, озарявшего предплечья, исчезли.

— Здесь мне нет места. — Я провел рукавом по коже возле левого глаза. Скоро понадобится еще порция крема Мере-сан. — Для меня все кончено, Шелла.

Она подбежала и схватила меня за руку — странный детский жест.

— Но ты можешь остаться, разве не понимаешь? Отца поддерживает большинство в Совете. А когда люди узнают, что пытался сделать Ра-мет…

— О том, что пытался сделать наш дядя, — тоже узнают.

Она качнула головой.

— Он был ше-теп. Все это понимают. И потом, люди думают, что отец послал тебя положить этому конец. Наша семья сама разобралась с проблемой. Как и положено достойному дому.

Достойному… Кажется, не очень-то это правильное слово.

— Что-то я не вижу здесь Ке-хеопса, пришедшего поблагодарить меня лично.

Шелла сникла. Я понял, что она упрашивала отца прийти.

— Все в порядке, — сказал я. — Так будет лучше.

— Все гораздо сложнее, — откликнулась она.

Я не мог сдержать улыбку. Протянув руку, я слегка дернул ее за волосы. Глупая шутка из нашего детства — эдакая дразнилка, за которой мы прятали любовь. У нас в семье никогда не было принято проявлять нежность, но я решил, что сейчас это уже не важно — и обнял Шеллу. Удивительно, но она не ударила меня молнией или огненным шаром. И даже не скорчила недовольную мину.

— Ничего не изменится, — настаивала она, держась за меня, словно ветер мог сдуть ее с дороги. — Отец сказал, что ты не станешь ше-теп. Ты можешь остаться с нами, и мать найдет способ скрыть твое… состояние от…

— Закон гласит, что любой, кто болен Черной Тенью, должен быть уничтожен. Без всяких исключений. А ты уверяешь, что отец позволит мне жить под его крышей? — спросил я.

И тут же понял, каков ответ: великий и славный Ке-хеопс понял, что защита дома вроде нашего иногда оказывается грязным делом. А я показал ему, что умею проворачивать грязные дела. Значит, могу стать подспорьем, если придется разбираться с врагами.

«Тем более мою душу уже не спасти».

Осторожно, как только мог, я оттеснил Шеллу.

— Я люблю тебя, сестренка. И готов поспорить, что это никогда не изменится.

Ее глаза сузились.

— «Готов поспорить»? Поднабрался словечек от этой Фериус! Ты не какой-то там бродяга-аргоси, Келлен. Ты джен-теп из Дома Ке.

Я подумал о карте, лежавшей в моем кармане. Где нарисован юноша, похожий на меня. «Творец Заклинаний». Дискорданс. Диссонанс, способный изменить звучание мира. Не сказал бы, что это про меня…

Хотя вообще-то идея заманчивая.

Я повернулся к лошади, взялся за седло и поставил ногу в стремя.

— Я такой, какой есть, Шелла. Шестнадцатилетний парень с одним заклинанием, с деловым партнером в виде говорящего белкокота и со смертным приговором, написанным черными линиями вокруг глаза.

Я залез в седло и взял поводья, послав лошадь вперед.

— Мне нужно понять, смогу ли я стать чем-то б о льшим.

Шелла загородила мне дорогу, вытянув вперед руки. Пальцы уже складывались в магический жест.

— Стой! А не то я тебя ударю. Ударю.

Сияние ее магии было таким ярким, что золотило песок на обочинах дороги.

— Поступай, как велит твоя совесть, Шелла. Мы можем делать только это.

Я пришпорил лошадь. Она неохотно двинулась вперед. Еще более неохотно Шелла отступила с дороги. Я проехал лишь несколько ярдов, когда она крикнула мне вслед:

— За тобой будут охотиться, неужели непонятно? Без защиты клана любой джен-теп на континенте постарается тебя убить. Даромены тебя не примут, как и берабески. Ты останешься один, Келлен. Проведешь остаток жизни как отшельник!

Я натянул поводья и приостановился. Лишь на миг. Улыбнулся сестре своей самой лучезарной улыбкой.

— Мне больше нравится — «странник».