Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

Она задумалась о том, что сделает с Мартином леди Иона. Кажется, всех пыток мира мало для этого монстра. Однако под пытками Мартин может выболтать палачу, что знает рецепт снадобья жизни, пусть и очень ненадежный. Это скверно. Нельзя, чтобы малейший слух об этой дряни вышел за двери темницы. Пожалуй, лучшее, что может сделать Иона — убить Мартина немедленно, причем руками преданного кайра, а не палача. Но Иона не сможет казнить брата мужа, тем более, пока муж в отъезде! Тьма. Мире стоило самой покончить с Мартином, пока могла. Отчего не подумала?!

Глупая Минерва. Если бы в ту ночь ты могла ясно мыслить, то умерла бы от ужаса.

— Кончайте читать эту мерзость! — потребовал Шаттерхенд тоном приказа.

Мира дернулась:

— Откуда знаете, что мерзость? Вы читали?

— По вашему лицу вижу. Бросьте книгу за борт, пока она вас не добила. И идите погрейтесь с нами в кубрике. Третий день уже торчите на холоде!

— Я не замерзла.

— У вас губы синие.

— Не беспокойтесь обо мне, я в порядке.

— Я видал мертвецов, бывших в большем порядке, чем вы.

— А вы очень любезны, лейтенант. Умеете угодить девушке.

— Угождать — это по части Итана, миледи, но он так и не смог затащить вас в тепло. Пора действовать по-военному. Идите сами, или отнесу на руках.

В кубрике было душно и дымно, смердело табаком. Гвардейцы и матросы разом умолкли и поднялись на ноги, завидев Миру.

— Ваше высочество!

Ей сделалось не по себе.

— Прошу, не обращайте внимания…

Она ссутулилась, задвинулась между Итаном и лейтенантом, уперлась взглядом в стол. Как раз перед нею на столешнице было криво нацарапано: «СУЧИЙ ХВОСТ».

Когда иссяк поток вопросов о ее самочувствии, гвардейцы вернулись к прежней теме, а говорили они о войне. Теперь везде и всюду говорили о войне — точнее, о войнах.

Адриан выступил против кочевников со всем южным крылом имперской армии. Это было еще тогда, когда отряд гвардейцев отправлялся на задание. Теперь владыка уже, вероятно, пришел в Литленд и задает перца Степному Огню. У западников нет и шанса: восемь искровых полков — шутка ли!

Моряки отвечали на это: чем биться с кочевниками, лучше бы владыка здесь, под боком навел порядок. Когти уже в Лабелине, да еще и без боя взяли — виданное ли дело! Этак мятежник поверит, что все может, и решит завоевать весь мир! Они, моряки, прежде ходили из Флисса в Стоункип, что в Южном Пути, возили торговцев с грузами. Но теперь половина Южного Пути под северянами, и торговли нет: страшно. Герцог, говорят, почти как Темный Идо: едва появится на поле боя, вся армия врага разбегается в ужасе. Так было и в Дойле, и под Лабелином. Недаром кайры наступают без потерь — им и биться-то не приходится!

Гвардейцы хохотали в ответ: это все выдумки, басни! Мы видели герцога когтей при дворе: он тощий, как девчонка, и ни черта не страшный. Эти слухи сами же северяне распускают, чтобы набить себе цену. Но недолго им осталось наглеть: Адриан выставил против мятежника своего генерала Алексиса. Недаром его зовут Серебряным Лисом: серебро — цвет мудрости, а лис — символ хитрости. Никто в Империи не знает военное дело лучше Алексиса. Он побьет Эрвина так лихо, что тот даже не успеет ничего понять.

Скорей бы уж, — ворчали моряки. Ведь пока стояли в Уэймаре, слышали такое: на помощь мятежнику идет Клыкастый Рыцарь Нортвуд, а с ним пять тысяч всадников и десять — пехоты. Если клык соединится с когтем, то вместе они прочно окопаются в Южном Пути, уже не выбьешь.

Гвардейцы заявляли, что разведка императора работает отменно, и если Нортвуд выступил в поход — значит, генерал о том знает. Перехватит сперва Нортвуда, потом Ориджина, обломает одному клыки, а второму — когти.

Армейская болтовня умиротворяла. Война — понятное дело. Храбрые люди честно убивают друг друга на поле брани. В сравнении с Мартином Шейландом и Сибил Нортвуд война казалась чуть ли не детской сказкой: простой, доброй и наивной.

Мира спросила:

— Не слыхал ли кто-нибудь о судьбе графини Нортвуд?..

— Отчего не слыхать, ваше высочество! Медведица с дочкой взяты под стражу. Пятнадцатого декабря будет суд — это через две недели.

— Как полагаете, какой вынесут приговор?

— Смертная казнь, — не колеблясь, ответил лейтенант. — Заговор, убийство, покушение на ваше высочество, да еще и в планах государственный переворот — что же тут еще присудить?

Кто-то из гвардейцев бодро добавил:

— Мы успеем к представлению, миледи!

По его мнению, это должно было порадовать Миру. Она, как смогла, изобразила радость. «В Фаунтерре вас ждет суд, миледи», — так говорила Иона. Мира постаралась не думать об этом. Адриан не стал бы спасать ее из лап одной смерти, чтобы бросить в пасть другой. Вероятно, не стал бы. Скорее всего…

«Сучий хвост», — было нацарапано на столешнице. Хорошие слова. Уместны во многих ситуациях.

Мира снова попробовала спать в каюте и снова проснулась от собственного крика. Снился Эф с дырой вместо глаза. Он танцевал с Линдси, а после грубо отпихнул ее со словами: «Поди прочь, ты меня недостойна, уродина!» Это звучало обидно, ведь Линдси вовсе не была дурнушкой. Она выглядела ровно так, как и должен двухнедельный труп.

* * *

Накануне прибытия во Флисс Мира все-таки простудилась. Проснулась с резью в горле и сухим болезненным кашлем. Лихорадка не заставила себя ждать. Жар охватил ее и свалил с ног. Когда корабль причалил во Флиссе, Миру снесли на берег. Идти она не могла.

Следующие дни стали кошмаром. Трясясь от лихорадки, Мира качалась на грани между бредом и явью. Наяву была серая комнатушка какой-то гостиницы, засиженное мухами окно, запах плесени и сырой постели. Мерзкий лекарь с козлиной бородкой вливал ей что-то в рот, клал на голову мокрые тряпки, от которых озноб становился нестерпимым. Итан с плаксивым лицом пытался утешать ее, но ясно было, что он сам нуждается в утешении. Если бы Мира смогла сказать: «Не тревожьтесь», сказать: «Пустое», пошутить как-нибудь, Итан зарыдал бы от счастья. Но говорить было очень сложно: слова путались с мыслями, а те с воспоминаньями. Она начинала: «Не волнуйтесь, я северянка, у меня крепкое здоровье», — но изо рта вылетали не слова, а красное облачко, делилось на капельки, сыпалось на простыни… нет, в колбы с ярлыками. А козлиная бородка лекаря все росла, росла, заполняя комнату, спутывала Мире руки и ноги, сдавливала шею… Она принималась кашлять, внутри что-то разрывалось, клочки легких вылетали изо рта… Лекарь подбирал их, клал в колбы. А Итан рыдал уже взахлеб, слезы лились ручьями, и тоже стекали в колбы, а Итан закрывал ладонями лицо, а когда отнимал их, то был уже не он, а Инжи Прайс. «Поговорите с нею, она любит слушать. Поговорите, чтобы ей было не так страшно. Когда вытащите наружу ее внутренности, все равно говорите: ей будет не страшно. Она — золотое дитя!» Лекарь брал нож и тянулся к ней, и медлил в сомнении: отрезать грудь?.. Распотрошить живот?..