Анна Алмазная - Его выбор [СИ]

Легче убить... Лиин не хотел, не мог убивать.

— Ты что делаешь! — заорала мать. — Чудовище! Жалею, что тебя родила! Если бы не ты… все было бы хорошо, если бы не ты…

Лиин, ошеломленный, испуганный, вздрагивал от каждого слова, как от удара. Он не понимал, почему в глазах мамы такая... ненависть? Почему отец стонет и смотрит на него даже не со страхом, с ужасом? Почему мама называет чудовищем… Почему?

Лиин медленно попятился к двери и уже знал, что никто его не остановит. Не осмелится остановить. Ведь он сильный. А они слабые. Но разве он сделал что-то плохое?

— Папа…

Отец тихо застонал, будто не слыша.

— Мама…

— Убирайся! — выкрикнула она, трясясь от страха.

Она. Его. Боится?

В глазах поплыло, по щекам потекли слезы. По душе разлилась черная пустота, пожирая все, что было Лиину когда-то дорого. Об этом лучше не думать. Ни о вчерашнем дне не думать, ни о ласковой улыбке отца, ни о поцелуях и счастливом смехе матери. Не думать.

Не помня себя, Лиин вылетел на улицу и застыл на крыльце, не осмеливаясь сделать и шагу в холодную, глухую темноту. Куда он пойдет? Зачем? Глотая слезы, он жарко взмолился. Боги, дайте ему проснуться! Дайте сесть на кровати с криком и тотчас же почувствовать, что его обнимают, успокаивают, вытирают слезы. Дайте вернуться туда, где было хорошо… знакомо. Пожалуйста! И пусть Клык не воет так натужно. И пусть невесть когда успевший подняться ветер не кидает в лицо мокрый снег… Не надо! Не хочу!

— Иди ко мне! — позвали из снега.

— Я…

— Иди ко мне, Лиин.

Лиин бесстрашно шагнул вперед, не заметил лестницы и, слетев по ступенькам, упал лицом в сугроб. Снег оказался жестким, крупинками льда расцарапал щеки. Поняв, что голос всего лишь привиделся, Лиин заплакал. Этот ужас никогда не кончится. И не придет старейшина. И не поговорит с отцом, как с отцом Мики, и ничего не будет хорошо. Даже на время. И назад больше нельзя. Лиин знал, что нельзя.

— Он колдун! — закричала с крыльца мать. — Чуть мужа моего не убил! Лю-ю-ю-юди! Ловите его! Ловите!

Пусть ловят… ему все равно. Если мама говорит, что он чудовище…

— Ты не чудовище, — мягко одернул чужой голос.

Лиин поверил. Сразу, безоговорочно, до дрожжи в ногах мечтая, чтобы услышанное миг назад было правдой.

— Ты не чудовище… — пели снежинки знакомым и незнакомым голосом.

— Я никому не нужен.

— Ты мне нужен. Иди ко мне.

— Тебя нет!

— Я есть! Смотри!

Лиин медленно поднял голову, отчаянно боясь, что там, за пеленой снега, никого не будет. Ведь не может же быть… Был.

Как завороженный, смотрел Лиин на темную фигуру в белоснежных сполохах и боялся моргать, боялся, что если хотя бы на миг закроет глаза, незнакомец исчезнет. Последняя надежда, последний человек в этом мире, который не считает Лиина чудовищем. Кто-то, кто душу заставлял петь от радости, кто-то, чьего лица Лиин не мог разглядеть под тенью капюшона, а все равно, казалось, знал до последней черточки. А еще знал, что та, прошлая жизнь осталась позади. Да и не важна она, ничего уже не важно. Вот она его жизнь. Стоит перед ним в снегу, протягивает руку, зовет за собой. Мой архан, моя душа, солнце жизни моей… наконец-то я тебя нашел… Нашел ради кого жить.

— Идем! — позвал незнакомый мальчик, протягивая Лиину руку.

— Убью! — орала за спиной мать.

Лиин услышал, как она сбегает по ступенькам. Знал, что она хватает его за плащ, что падает в снег, оттолкнутая чужой силой, стонет от боли. Ему было все равно. Он даже не обернулся, ведь старая жизнь от него отреклась, провожая криками ненависти. Новая сжала теплые пальцы на ладони и потянула за собой, под бушующее пламя снега. Быстрее, еще быстрее! Бежать! Только бы не упасть, только бы не потерять его в белоснежном мареве.

Бежали они недолго. А потом был безумный полет по густому, синему безмолвию, и вновь бег, навстречу бушующему снегу.

Незнакомый мальчик вдруг остановился так резко, что Лиин врезался в его спину. Они долго стояли, вглядываясь в шальной танец падающих на землю снежинок, а когда Лиин очнулся, то понял, что остался один посреди незнакомого двора, окруженного тонкими, красивыми арками. И что ветра здесь нет. И снег, как тогда, вечером, волшебный, успокаивающий, похожий на мотыльков. И на душе неожиданно спокойно.

— Живи и заставь моего брата жить. Дождись меня, — выдохнула темнота. — Я приду.

Лиин упал на колени, чувствуя, как бегут по щекам слезы. На этот раз не отчаяния, счастья.

— Я буду жить, мой архан, — по-взрослому серьезно сказал он. — Я буду ждать… и не дам… умереть…

Ниточка зова получилась до боли слабой и отняла все силы. Но, теряя сознание, Лиин знал, что его услышали. Это хорошо. Значит, первый приказ его архана будет выполнен. А дальше? А дальше он будет ждать… и надеяться.

Уснуть так и не удалось. Без магии Даара не удалось и успокоиться.

— Холодно… — прошептал Арман, и замок будто услышал.

Огонь в камине загорелся ярче, кожу опалил жар, а теплее все равно не стало. Будто в грудь кто-то вложил кусок льда вместо сердца.

— Темно…

В спальне сразу же зажглись светильники, свет ударил по глазам, а мир все равно казался подернутым черной дымкой. И Арман видел лишь быстро кутающийся в темноту лес. И болото… серое болото во тьме, поглощающее белоснежные хлопья снега.

— Больно…

Замок ответил плачем. Едва слышным, жалобным и беспомощным рыданием. Кто-то ждал, но не звал. Надеялся, и в то же время боялся окликнуть... кто-то, чье имя Арман не осмеливался произнести вслух. Кусая до крови губы, сгоняя с себя сонливость и усталость, Арман встал с кровати и, цепляясь сначала за балдахин, потом за стену, шатаясь и поскуливая от слабости, направился к двери.

Он не верил… он не осмеливался поверить. Он держался за надежду, как за последнюю опору, и в то же время не позволял ей зажечь в душе пламя радости. Он знал этот плач. Он слышал его не раз. Он просыпался среди ночи, срывался с кровати, и бежал в соседнюю спальню. Под острым взглядом учителя брата, он вырывал Эрра из лап очередного кошмара, прижимал к себе, и бесконечно долго шептал:

— Это сон… это всего лишь сон…

Он повторял это до тех пор, пока братишка не успокаивался на его руках и не засыпал вновь. Пока рядом был Арман, Эрр всегда спал сладко и спокойно…

«Прошу…»

Плач становился все тише, все отчаяннее. Цепляясь за стены, волоча по полу тяжелые ноги, задыхаясь от одышки, Арман шел вперед… Винтовая лестница… пересчитанные спиной ступеньки и острая, жгучая благодарность богам. Арман не может сейчас сломать шею. Не сейчас. Сейчас он встанет и, не обращая внимания на боль в руке, пойдет дальше. Боль… это то, к чему он привык. Это не страшно. Страшно упустить плач, единственную светлую ниточку в густой отчаянной темноте.