Анна Алмазная - Его выбор [СИ]

«… мои предки всегда служили северному роду. Неужели хотя бы этого мы не заслужили?»

«… защити… прошу…»

«… даже могилки не осталось… моя девочка…»

— Арман, — Сеен подошел к столу и решительно собрал разбросанные листки в одну аккуратную стопку. — Ты уже не маленький, ты обязан понять.

— Он должен умереть, — выдохнул Арман.

— Он не может умереть, — мягко уговаривал Сеен, подсовывая нужную бумагу. — Он станет телохранителем повелителя. Человека с таким даром…

— Плевать на его дар! — взорвался Арман, стукнув кулаком по столу. — Убил, так пусть сам сдохнет!

Секретарь, подчиняясь чуть заметному жесту Сеена, стрелой вылетел из кабинета. Боится, горько усмехнулся Арман. Слуги трусливые. Арман не такой. Арман выхватил из рук Сеена листки и швырнул их на пол. И посмотрел на придворного с всей яростью, со всей злостью, на какую был способен. И все равно же не подействовало — проклятый придворный даже не шелохнулся. Лишь серые глаза его слегка потемнели, а губ коснулась насмешливая улыбка:

— Противишься повелителю?

Арман старался не обращать взгляда на насмешливый взгляд Гэрри и гордо выпрямился:

— Ты его спасаешь… когда… когда найдут убийцу брата, его тоже спасешь? Потому что «дар»?

— Арман… ты… — побледнел Сеен. — Ты действительно сын своего отца, смотришь теперь, как Алан. Говоришь, как он, и так же не понимаешь…

— Потому он умер? Потому что не понимал? — тихо спросил Арман. — Потому они все умерли?

— Мой мальчик…

— Я еще мал, ты прав, но я их понимаю, — Арман бросил взгляд на разбросанные по темному ковру бумаги. — И я не могу… понимаешь… не могу его отпустить…

— Я понимаю. — Сеен безошибочно нашел среди разбросанных бумаг приговор к смерти и протянул его Арману. Неподписанный. Пока неподписанный. — Я позволю убить Виреса и даже защищу тебя перед повелителем… по старой дружбе с твоим отцом.

Арман потянулся, чтобы взять листок, но Сеен отдернул руку, резанув Армана жестким взглядом:

— … через три дня. После того, как ты поговоришь с Виресом.

— Пусть так, — смирился Арман, направившись к выходу.

Ему уже было все равно, сил сопротивляться и спорить не осталось. Но еще не доходя до высоких, обманчиво хрупких дверей, он услышал смешок опекуна:

— Ты хитер, Сеен. Остановись, Арман.

Арман подчинился, встав у дверей как вкопанный. Но оборачиваться не спешил, как и не спешил сдаваться:

— Я хочу видеть Виреса здесь. Я глава его рода, и я его накажу. Лично.

— Боги, Арман, какой же ты дурень, — ответил опекун. — Подписать бумагу и послать незнакомого человека на казнь — это не то же самое, что убить кого-то, кого уже знаешь. Сеену так легко удалось тебя провести. Если ты узнаешь Виреса, если ты его поймешь, ты не сможешь его казнить. Не сейчас. Неужели сам не понимаешь, мой мальчик?

Сможет. И казнит. Арман сжал зубы. Как такое можно понять?

— Эдлай, — пытался вмешаться Сеен.

— Не забывай, что Арман мой воспитанник, — оборвал его Эдлай. — И глава северного рода. Действительно хочешь, чтобы им было так легко манипулировать? Боги, мы не можем ждать, пока он повзрослеет!

А кто вас просит ждать?

Ковер… потерся у самого входа. Едва заметно, а все же. Оказывается, и в этом замке бывают потертые ковры. Унизительно. Как же все это унизительно… и правдиво.

— Пойми меня правильно, мальчик, — продолжал за спиной опекун. — Я возьму на себя часть твоей ноши. Но ты сам знаешь, так не будет всегда. И к своему совершеннолетию ты должен стать достаточно сильным, чтобы все это взвалить на собственные плечи.

Еще четыре года…

Арману вдруг стало страшно.

— Вижу, в магической школе тебя разбаловали, — не унимался Эдлай. — Она для детей, которые живут под защитой родителей. У тебя такой защиты нет.

Хлестко. И больно. Боги, как же больно и противно.

— Потому ты больше не вернешься в школу.

А и не жалко. Что он забыл в этой школе?

А опекун продолжал:

— Я не могу все время за тобой присматривать. Я не могу взять тебя на границу. Это не место для детей. Да и я все время в разъездах, которые для тебя могут быть опасны. Я могу рисковать своей жизнью, но я не имею права рисковать жизнью главы северного рода. И я не могу оставлять тебя без присмотра в замке.

Арман опустил голову.

С каких это пор он стал для кого-то обузой?

Ковер… почему он потемнел? Почему весь мир вокруг потемнел?

— Потому ты отправишься в одно из моих поместий. Ты не будешь писать своим друзьям…

… у Армана есть друзья? Смешно.

— … ты забудешь всех, кого знал, с кем общался раньше.

Арман уже не помнил. Одного лишь забыть не мог и забывать не собирался…

Лиин. Только Лиин его не предаст.

— Я подберу для тебя учителей. Я сделаю все, чтобы из этого поместья ты вернулся сильным. А теперь ступай.

Арман поклонился опекуну, зло посмотрел на Сеена и вышел. Свежего воздуха… ему так не хватало свежего воздуха. Больно, плохо! И даже там, на улице, догнал его тяжелый взгляд Гэрри. Если главы семейств так его ненавидят, то что будет дальше?

Лиин, стоишь ли ты таких жертв?

Сонливость прижимала к земле. В последнюю свою ночь в замке Арман почти не спал — ворочался с бока на бок и вжимал ногти в ладони до крови. Смерть вновь дышала в спину, шептала ласково на ухо, гладила волосы и заглядывала в глаза. Смерть обещала, что боли больше не будет и кошмаров больше будет. И плача брата, который Арман слышал и днем и ночью — больше не будет.

— Хватит уже! — проворчал он, переворачиваясь на другой бок, и утонул вдруг в ласковом тепле — замок вновь отозвался уютом.

И лежать на кровати вдруг стало хорошо, спокойно, а по комнате полилась тихая, печальная мелодия. Арман заплакал. Глупо, бессмысленно, как ребенок. Сжался в комок и рыдал, выжимая из себя черноту и отчаяние. Рыдал, прижимая колени к груди, обхватив голову руками. До боли головы и спасительного забвения. А замок все так же отзывался мягкой мелодией на рыдание, кутал и ластился уютом, как шаловливый котенок. Как когда-то брат… успокаивая боль силой.

Уезжать было тяжело. Живой замок провожал Армана как близкое, горячо любимое существо — бегущими по стеклам слезами и чуть помутневшими в предчувствии долгой разлуки белоснежными стенами. Замок ласково касался сознания, пытаясь успокоить, утихомирить все так же колыхающиеся где-то в глубине души боль и одиночество. Замок излучал тоску, мягкую и светлую, а также надежду, что они когда-нибудь еще встретятся.

Арман уткнулся носом в плащ опекуна и тихонько вздохнул. На этот раз ему не дали ехать на отдельной лошади, и он должен был, как дите малое, довольствоваться местом за спиной Эдлая. И доводы, что Арман был лучшим в школе в верховой езде и на тренировках, совсем не помогли.