Анна Алмазная - Его выбор [СИ]

Он никогда и ни у кого ничего не просил, не было надобности. Он либо приказывал, либо делал сам. И теперь впервые… просить… у человека, в глазах которого клубится презрение. Противно. А надо.

— Ради… Эр… Нериана.

Элизар вздрогнул, будто его ударили. В глазах вождя появилась такая боль, что на миг Арману стало страшно. Он и не думал, что Элизар так любил племянника. Что ж, оно и к лучшему. Значит, у Армана может получиться.

— Чего ты хочешь? — спросил вождь, и голос его зазвучал иначе. Глубже и как-то… уже не так уверенно.

Хорошо. Очень хорошо. Сеен был прав, у Армана получается.

— Я покажу… — следующая выученная фраза. — Пройдете со мной?

— Хорошо, — сузил глаза вождь, будто почуял что-то неладное.

Арман мысленно улыбнулся. Вождь почти взрослый, а такой глупый… Все более путается в хитро расставленных Сееном сетях. У Армана лишь одна роль — провести Элизара в кабинет Эдлая. Мимо залы, полной чужой боли.

«Для его совести это будет невыносимо, — говорил Сеен. — Пусть сам увидит, даже больше, почувствует цену своих приказов. Сердце вождя дрогнет».

Арман не верил, что дрогнет. В отличие от Сеена, он слишком хорошо знал виссавийцев. Это с виду они столь чувствительные. А внутри… Впрочем, это даже правильно. Арман теперь знал, что правильно.

Поклонившись вождю и молчавшему повелителю, он ступил на черную ковровую дорожку, показывая гостям дорогу. Страха не было. Он редко боялся всерьез, мачеха говорила, что слишком редко, что столь бесшабашная смелость до добра не доведет, но Арман еще в школе понял, что в этом мире либо ты кусаешь, либо тебя. А если боишься, то не кусаешь, а скулишь, выставляя себя на посмешище. Арман дико не любил, когда над ним смеялись, потому и повода никому не давал.

Слуги распахнули тяжелые двери ритуального зала, на Армана дохнул холод укутанного в темно-бурый бархат коридора. С портретов на стенах смотрели предки Эдлая, шаги скрадывал толстый ковер, язычки пламени плясали над многочисленными свечами, отбрасывая таинственные тени на стоявшие у стен статуи.

Тяжелое молчание. Легкие шаги за спиной, шелест ткани. Еще одна дверь, поддающиеся под ладонями створки. Широкая площадка, блестящий мрамор ведущих вниз ступенек, тяжелый, неприятный запах…

Арман поморщился, но продолжал идти. И продолжал говорить заученные слова:

— Простите за неприятное зрелище. Но оно, увы, необходимо.

Вождь молчал. Раскинул крылья внизу слабо освещенный зал с ровными прямоугольниками тюфяков. Арман спускался в тяжелый, полный чужих боли и стонов полумрак и сам себе удивлялся… на этот раз он не чувствовал ничего, кроме легкой брезгливости. Неприятно, но не более.

Поняв, что вождь более не следует за ним, Арман повернулся, и глубокое озеро столь дорогой ценой полученного покоя пошло рябью: вождь пошатнулся, сглотнул, плечи его дернулись… медленно, очень медленно Элизар стянул с лица белоснежную ткань, и сердце Армана на миг дрогнуло.

Наверное, именно таким стал бы Эрр чуть меньше, чем через десять лет — огромные ошеломленные глаза, дрожащие красивые губы, лицо с мягкими, изящными линиями. «Красив, как младший бог», — повторяли служанки, глядя на Эрра… боги, увидели бы они это…

— Мой вождь, — забыв обо всем, бросился к Элизару Арман, увидев в вожде Виссавии брата.

Эрр смотрел именно так, просыпаясь после очередного кошмара, так же дрожал от непонятной боли, так же плакал без слез и так же что-то бормотал, не разобрать что.

— Не подходи! — остановил Армана один из виссавийцев.

Другой, встав перед вождем на колени, начал что-то быстро шептать на виссавийском. Голос его был ласковым и умоляющим, Арман не понимал ни слова, но вождю, видимо, помогло. Элизар выпрямился, поправил белую ткань, вновь спрятав за ней лицо, и Арман, не веря своим ушам, услышал:

— Дальше.

Не получилось? И Элизару действительно все равно?

Арман спускался по ступенькам, искренне надеясь, что его окликнут. Но ступенек становилось все меньше, а вождь все так же молчал. Все так же метались вокруг в лихорадке люди, все так же витал запах гнили, рвоты, пота и мочи, все так же шел Арман между ровными рядами тюфяков и все больше удивлялся.

Время будто остановилось, все вокруг подернулось темной дымкой. Душа молчала, зато удивленно шептал разум, отказываясь верить. Этого быть не может. Вождь чувствует боль людей в этом зале. Каждого из них. Так же, как чувствовал Эрр… но… все равно упорствует!? Все равно пройдет мимо? Да быть того не может!

Дверь была все ближе, Арман понимал все меньше. Либо он не знал брата, либо Эрр был не таким, как остальные виссавийцы. Вот как… дотронувшись ладонью до тяжелой двери, ведущей из зала, Арман остановился. Он мог смириться с тем, что память о брате больше не колышет душу болью, с тем, что в той проклятой зале он забыл обо всем, что было когда-то дорого, но…

Медленно развернувшись, Арман прижался спиной к створке двери и опустил голову. Он великолепно понимал, что не должен делать того, что уже начал делать, понимал, что если Сеен проиграл, это далеко не значит, что проиграл Арман. Понимал, что вождь ему поможет (как же иначе?), потому что любую просьбу, касающуюся Эрра, Элизар выполнит. Но… виссавийские целители в Кассию не вернутся. И люди продолжат умирать. Его. Люди. Продолжат. Умирать.

— Идем, — подошел слишком близко вождь.

Арман даже не двинулся. Вот так легко? Почему Арману не легко? Пройти мимо, забыть. Будто это его не касается. Будто это не его вина. Его… к сожалению, его вина и его ноша.

— Идем, — почти ласково сказал вождь, прикасаясь к лицу Армана. — У меня не так много времени, мальчик…

Почувствовав, как дрогнули, пошли трещинами защищавшие его щиты, Арман посмотрел на вождя Виссавии. Темный взгляд поверх повязки был насмешливым, слегка печальным и полным боли. Арман не понимал! Великий вождь Виссавии, если ты так страдаешь, то почему проходишь мимо?

— Нет. Времени? — не выдержал Арман.

Пальцы вождя, касающиеся щеки, дрогнули. Наверное, с Элизаром никогда так не разговаривали. Наверное, перед ним все лебезили. Наверное, каждый его каприз исполняли, как исполняли каждый каприз Эрра. Только Эрр… был другим. Эрр никогда не использовал свою власть над иными. Эрр никогда и никого бы не оставил без помощи!

Внутри бушевала снежная буря. Не боль Армана взбаламутила, нет. Ярость. Ледяная смесь ярости с упрямством, которые когда-то заставляли идти против учителей, а теперь и против вождя. Так быть не должно. И точка!

Сжав кулаки, Арман тихо спросил:

— Ты ведь можешь помочь?

— Могу, — холодно ответил вождь. — И что?

Слова как клинки. Сталкиваются, расшвыривая брызги искр. И Сеен молча бледнеет в стороне, и глаза повелителя становятся слегка обеспокоенными, и на лице Даара, до этого неподвижном, как маска, проступает любопытство. Опекун… опекун молчит. И не разберешь по лицу осуждает или…