Марина Голубева - Либерия

Он перекинулся в человека. В не отапливаемом подвале было холодно, и голое тело сразу покрылось мурашками, но молодой человек не обращал на это внимания — не до того было сейчас. Да и вряд ли ему грозило воспаление легких. Он ощупал ошейник и с разочарованием обнаружил отсутствие застежки. Кожаная полоска была цельной, то ли сшитой, то ли скрепленной магией. Порвать ее тоже не удалось. Оставалась цепь. Подергав ее, Алексей понял, что разогнуть толстые звенья нереально и переключил внимание на кольцо, вбитое в стену. Он его раскачивал, пытался крутить, выворачивал из бревна, обдирая в кровь пальцы. Сначала кольцо не поддавалось, но потом старое дерево начало крошиться, и, наконец, тяжелая цепь, звякнув, упала на пол.

Намотав ее на руку, пленник отправился на осмотр своей темницы. Видимо, это был, все-таки, не подвал, а землянка с куполообразным потолком-крышей из деревянных плах, который поддерживали пять столбов — один, украшенной непонятной в полутьме резьбой, в центре и четыре по углам. К низенькой двери, расположенной почти под самым потолком, вели ступени, грубо вырубленные в здоровенной деревянной колоде.

Алексей понял, где он находится — это тот самый круглый холм, рядом с которым стояла избушка колдуна. Наверное, здесь было древнее капище, и Чурила использовал его по назначению, возрождая языческие обряды. Только странные это были обряды. Алексей не помнил, чтобы славяне увлекались кровавыми жертвами.

Согревшийся во время «сражения» с цепью Алексей начал замерзать и уже подумывал перекинуться, чтобы немного согреться в волчьей шкуре, но услышал, как открывается входная дверь. Он метнулся к стене, где был прикован, отбросил цепь и улегся на пол уже волком, замер, настороженно прислушиваясь. Шаги были легкими, почти не слышными — это был явно не колдун. Оборотень принюхался и вздрогнул, почуяв знакомый запах. Леся! Алексей был не готов к встрече с лесавкой. Разумом он понимал — девушка не предавала его, а просто поддалась уговорам Чурилы, искренне считая, что так будет лучше — но побороть горечь обиды не мог. Оборотень замер, положив морду между лапами и закрыв глаза, и лишь вздыбленная на загривке шерсть выдавала его раздражение.

— Волчонок, ты жив? — тихий шепот, в котором звенят льдинки слез.

Оборотень сжался, верхняя губа приподнялась, обнажив клыки, раздалось недовольное ворчание.

— Ты сердишься? Прости меня… — Леся всхлипнула, осторожно дотронулась до взъерошенной шерсти. — Я не хотела… Я не предавала тебя. Старик обманул… Я знаю, что сама виновата. Старик злой и хитрый, ему нельзя верить, а я поверила и заманила тебя в ловушку. Но я освобожу тебя, волчонок. Ты уйдешь в свой мир, но … если ты не простишь меня, я умру.

Алексей вздрогнул, он почувствовал боль и отчаяние девушки и понял — то, что сказала Леся, не просто слова. Она, действительно, умрет, и убьет лесавку его обида и злость.

Девушка опустилась на колени и, плача, пыталась расстегнуть ошейник. Это сделать не удавалось, и она застонала от бессилия.

— Сейчас, милый! Потерпи…

Чувствуя, как дрожащие руки пытаются разорвать прочную кожу, оборотень вздохнул и поднял голову. Залитое слезами бледное лицо, бездонные омуты глаз, закушенная губа и капелька крови на подбородке. Сердце Алексея сжалось от боли, и он, приподнявшись, слизнул эту алую каплю.

— Ты простил меня?! — Лесавка обняла зверя, зарылась лицом в густую шерсть и прошептала, впервые называя по имени, — Алеша, милый!

А через мгновение ее обнимал уже человек. Целуя соленые от слез губы, Алексей думал о сладости прощения, и на душе его было легко и спокойно.

— Погоди… — лесавка насторожилась. — Старик идет!

— Спрячься, — шепнул Алексей и прислушался к скрипу двери.

Лесавка метнулась в угол и исчезла, растаяв в воздухе. Из темноты донеслось еле слышное:

— Осторожнее, колдун знает Слово.

Когда Чурила спустился в землянку, на полу у стены уже лежал большой светло-серый волк. Старик, невнятно бормоча, погремел чем-то, и в центре землянки вспыхнул костер. Огонь весело затрещал, пожирая сухие поленья, и Алексей увидел вырезанную на столбе оскалившуюся медвежью морду. Древнее святилище Велеса? Или колдун уже сам украсил столб «художествами»? Оборотень замер, выжидая момент для атаки.

— Лежишь, перевертыш? — насмешливо спросил Чурила, раскладывая что-то на алтаре. — Вот и лежи. Отдыхай, стало быть, а то набегался, поди. Отдыхай, а то потом-то уж не до этого будет. Сейчас я тебя усмирять стану. Знаешь, как из любого зверя можно дурь, да охоту своевольничать вывести? Не знаешь? А ведь все просто. Вон, бык. Уж на что грозен! Глазищами сверкает, копытом землю роет, его в ярмо не запряжешь. А вол — совсем иное дело. Смирная и покорная скотинка. Вот я сейчас тебе кое-что отрежу, и ты тоже будешь смирным и спокойным.

Старик захихикал, наблюдая, как вскинулся и оскалил клыки оборотень, но потом насторожился, внимательно разглядывая зверя.

— Что-то не так… — пробормотал он и осторожно пошел к волку.

Алексей подобрался и прыгнул на врага, метя оскаленной пастью в горло. Звякнула цепь, охнул, отшатнувшись, Чурила, но достать колдуна не удалось — оборотень словно налетел на невидимую стену и, взвизгнув, покатился по полу. Тут же вскочил и оскалился, глухо рыча.

— Ах, ты стервец, — зло воскликнул старик, — освободился-таки! Зря я кольцо-то не поменял, а ведь собирался… Но ничего, меня тебе все равно не достать, меня ни один зверь тронуть не может. Правда, с тобой теперь придется повозиться. Ну, разомнусь заодно.

Алексей подавил в себе звериное нетерпение и желание снова кинуться на врага, поняв, что это бесполезно, и лихорадочно соображал, как же расправиться с хитрым стариком. А тот вытащил из-за пояса кнут и, усмехаясь, пошел к волку.

— Сейчас я из тебя дурь-то выбью!

Кнут щелкнул, удар пришелся по самому чувствительному месту — кончику носа. Ослепленный болью оборотень взвизгнул и попятился, и тут же на голову и спину обрушился град ударов. Алексей заметался по землянке, рыча от злости и унижения. Тяжелая цепь сковывала движения, била по лапам и цеплялась за что только можно. Кнут свистел, рассекая воздух, а заодно и волчью шкуру, старик хохотал и азартно ухал, а оборотень совсем потерял ориентацию и с воем носился кругами. Наконец, Чурила, видимо, умаялся, отбросил кнут и, тяжело дыша, присел на чурбачок у алтаря.

— Ну, ладно, гаденыш, повеселились и будет. — Старик мрачно рассматривал замершего у дальней стены оборотня. Тот шатался, едва держась на дрожащих лапах, но продолжал скалить зубы и рычать. — Пора к делу приступать. Сейчас ты сам ко мне на брюхе приползешь. Ни один зверь моего Слова не может ослушаться!