Ричард Швартц - Первый горн

Черенок вил был не сломан. Что-то разорвало его на две части, отпечатки зубов были хорошо видны.

В конце концов, я всё же снова повернулся к мальчику. Он лежал там, как сломанная кукла, руки и ноги неестественно вывернуты, на бедре через брюки торчала кость. Он был вспорот от таза до грудной кости, рёбра вскрыты.

Брюшная и грудная полости начисто выпотрошены, возможно даже вылизаны. Он лежал посреди большого, тёмного пятна — своей крови. Она была ещё вязкой и липкой, уже холодной, но не замёрзшей.

Глаза отсутствовали так же, как нос и уши. Его камзол был разодран, деревянные пуговицы выскочили из петель, когда его рвали.

— Я ещё никогда не слышал о животном, которое бы раздевало свою жертву, — это был мой голос, только я не осознавал, что высказываю свои мысли вслух. Я огляделся в конюшне. Она была большой, самое большое здание на постоялом дворе, и обычно здесь можно было разместить сорок лошадей. Сегодня их, однако, должно быть было около семидесяти: самые драгоценные животные из коровьего стада, лошади гостей и собственный скот хозяина постоялого двора.

В конюшне имелся двойной сеновал, два открытых уровня, на которые можно было забраться по лестнице. Там наверху что-то зашевелилось, и появилась растрёпанная голова. Я совсем забыл, что часть гостей ночевала здесь. Это была одна из молоденьких женщин из благородной компании путников. Одно мгновение она смотрела на нас в недоумении, потом постепенно разглядела, что освещает свет фонаря и начала кричать. Крик, становящийся всё громче. Он заставил нервничать животных, и от него у меня разболелись зубы. Казалось, он длиться вечность. Я смотрел, как хозяин постоялого двора беспокойно машет руками, но она не прекращала кричать, пока сзади не появилась рука, которая закрыла ей рот и утащила из моего поля зрения.

Над краем сеновала появилась голова отца девчонки и одного из охранников, только частично одетого, но с мечом в руке. Он поспешно спустился по лестнице вниз, спрыгнул на пол недалеко от нас и подошёл, чтобы остановиться перед трупом паренька.

— Хорошее свинство, — сказал он, сунул руку под куртку и вытащил блок жевательного табака. Он рассеянно предложил его нам, Лии тоже, которая, как и все мы, покачала головой. Он откусил кусок, спокойно пожевал, потом склонился к конюху и надавил на щёку мёртвого парня. Кожа поддалась натиску пальца.

— Ещё недолго мёртв.

Он огляделся в конюшне, взглянул наверх, где за нами наблюдала остальная семья, потом снова на нас.

— Вы ничего не слышали? — задала Лия вопрос, который крутился у меня на языке.

— Сегодня утром животные были неспокойными. Я уже собирался спуститься вниз и лично подоить чёртовых коров. Было бы не плохо, иметь тёплое молоко к завтраку.

Но больше я ничего не заметил.

— Вы стояли на страже? — был мой вопрос.

Погружённый в мысли, он почесал между ног и выплюнул кусок жевательного табака. Его плевок чуть не попал мне на сапог.

— Не в том смысле, о котором думаете вы. Я сам лежал возле лестницы. Мы наложили друг на друга тюки сена, таким образом выстроив помещение… Чтобы добраться до моих господ, кто-то должен был сначала перелезть через меня. Кстати, меня зовут Штернхайм.

— Я Хавальд, это Маэстра де Гиранкур.

— Ваша дочь? — спросил Штернхайм

— Нет, — лаконично ответила Лия. Мы все зачарованно смотрели на то, как её лицо залилось румянцем. — Он мне не отец.

Штернхайм пожал плечами.

— Вкус у всех разный, — он снова посмотрел на мёртвого конюха, потом поднял взгляд к лицам наверху.

— Это вызовет проблемы. Он потребует, чтобы для него освободили комнату.

— У меня больше нет свободных комнат, — напомнил ему хозяин постоялого двора. Штернхайм снова пожал плечами. — Вообще-то, по большей части он благоразумен, но иногда…, — он сделал отличительный жест рукой возле своего виска. — Это будет напряжённый день.

— И вы действительно ничего не слышали? — переспросила Лия. — Ничего?

— Ничего похожего на то, что должен был бы услышать, — он посмотрел на мёртвого парня. — Он не выглядит так, будто умер тихо.

— И вас это не беспокоит? — спросила Лия.

— Меня? — снова пожатие плеч. — Если он приблизится ко мне, то получит сталь в живот, а значит тема для меня закрыта. Мне только интересно, где эта тварь спряталась.

Я взирал на него, пока он не посмотрел мне в глаза.

— Это, друг мой, очень хороший вопрос, не находите?

7. Бестия

— Что мне делать? — тихо спросил хозяин постоялого двора.

Я посмотрел на него.

— Позаботьтесь о животных.

Мы обменялись с Лией взглядами. Она слегка кивнула.

— А мы позаботимся о парне и собаке, прежде чем они примёрзнут к земле.

Пока мы этим занимались, другие гости осторожно проходили мимо, бледные лица и распахнутые от ужаса глаза смотрели на нас и на то, что мы заворачивали в старые простыни. Собаку и её молодого хозяина мы отнесли в складское помещение, которое находилось рядом, и уложили в ящик. Там было достаточно холодно.

Затем я соскоблил землю. Утомительное занятие, потому что она уже начала замерзать, сложил её в мешок и решил мешок тоже поместить на складе в ящике, рядом с телом парня. Когда я с мешком в руке зашёл на склад, я увидел, как Лия стоит на коленях перед небольшим алтарём и молится.

Я молча избавился от мешка с пропитанной кровью землёй и стал ждать, когда она закончит.

— Нам понадобится любая помощь, — сказал я.

Она медленно кивнула, а потом спросила:

— Могу я что-нибудь сделать?

— Принесите бутылку вина из трактира. Я помогу хозяину постоялого двора подоить коров.

— А для чего вино? Вы же не хотите с утра пораньше…

— Просто принесите. Потом всё увидите, — она бросила на меня вопросительный взгляд и ушла.

Вдвоём это был вопрос всего нескольких минут, и мы подоим всех оставшихся коров. Ещё прежде, чем я начал, хозяин постоялого двора уже большинство из них облегчил.

— Сэр, — позвал он. — Посмотрите на это.

Я подошёл к нему, он был бледен, ещё бледнее, чем, когда увидел паренька. Он протянул мне ведро; незадолго до этого он опорожнил его в большой чан, поэтому в ведре было не так много молока. Оно выглядело странно, потом до моего носа дошёл запах.

— Посмотрите, — он протянул руки к вымени и коротко подоил. Корова несчастно замычала.

— Свернулось.

Свернулось в вымени. Хозяин и я онемели. Корова стояла недалеко от того места, где лежал паренёк, и она была не просто возбуждённой. Когда я положил руку на её шкуру, я почувствовал, как она дрожит.

— Никому не рассказывайте об этом, — приказал я хозяину постоялого двора.

Он только кивнул и продолжил доить корову. Я не знал, что с ней случится, если это молоко останется в вымени, да и не хотел знать.