Роберт Шекли - Сома-блюз. Романы

Почему я чувствую себя таким неприкаянным? Дело благополучно закончилось. Мне заплатили.

Потом я вспомнил, что забыл задать Джиму вопрос.

«Джим, если бы ты был на моем месте, что бы ты сделал?»

Но теперь уже слишком поздно. Мне все придется решать самому.

Я вышел на площадь Гамбетта и взял такси до аэропорта де Голля. И не оглянулся. Потом вошел в аэропорт и направился прямо к конторке «Трансуорлд Эрлайнс». Конец моей европейской мечты. Нью-Джерси, я возвращаюсь.

Нас соблазняет Париж нашей мечты. Мы, американцы, приезжаем сюда в поисках нашего прошлого, а если и не нашего, то хотя бы такого прошлого, с которым мы можем ассоциировать себя. Такого, про которое можем сказать: это мое, этот город, эта женщина, эта культура, эта цивилизация. Париж - родина изгнанников.

Увы, ведь мы не выбираем наши собственные архетипы. Они действуют внутри нас. Я говорил себе: лучше иметь Париж в сознании, чем под ногами. Лучше жить в Америке с памятью о Париже, чем в Париже с памятью об Америке. Прежняя грязная промышленная родина призывает нас вернуться, потому что, если быть точным, она не красивая, не древняя, не благословенная. Наша родина бросает нам вызов: вложить наши ценности там, где нуждаются в них, а не тратить наше время там, где они уже есть.

Я никогда не задумывался над подобными вещами, но каким-то образом знал, что это значит. До того как я уехал из Америки, я даже не подозревал, что существует американская цивилизация. И теперь я возвращался к ней.

Я стоял в очереди на регистрацию к конторке «Трансуорлд Эрлайнс».

- Привет, старина, - обратился ко мне человек, стоявший впереди. - Вы похожи на американца. Откуда вы?

- Из Нью-Джерси, - услышал я свои слова.

- Шутите? Я тоже. А там откуда?

- Снаффс-Лендинг.

- Шутите! Я живу в Хобокене, можно сказать, соседняя дверь. Это делает нас почти что родственниками, разве нет?

Он был общительным, симпатичным человеком, мне не хотелось его обижать. Легкий костюм цвета электрик с темно-бордовым кантом на лацканах принадлежал к тому сорту одежды, которую в маленьких городах торговцы товарами для мужчин продают отпускникам, едущим в Европу, как якобы туристическую. Во мне что-то поднялось, и я буркнул:

- На самом деле мы вовсе не родственники. На самом деле я живу не в Нью-Джерси. Я живу в Париже.

- Тогда почему же вы летите в аэропорт «Кеннеди»? - Мои слова явно озадачили его.

- А я и не лечу, - пробормотал я, поворачиваясь к выходу. - Я пришел посмотреть, как улетаете вы. Всего хорошего.

Он окинул меня недоумевающим взглядом, но улыбнулся и помахал рукой. Потом он пошел к самолету. Минуту спустя я тоже ушел и вернулся к Русу и Розмари, чтобы переночевать у них, пока найду себе комнату.

Вы ведь знаете, в этой авиакомпании можно сдать билет и получить назад деньги в любое время.

Еще до того, как я покинул аэропорт, я услышал, как объявляют мою фамилию. В службе гостеприимства лежала для меня телеграмма. Она пришла от Гарри Хэма с Ибицы. Он сообщал: «ИНТЕРЕСНОЕ РАЗВИТИЕ. ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО».

Передо мной совершенно ясно встала картина, как это сделать. Через Луи я мог заключить сделку с Дядей Сэмми, и тогда меня снимет с крючка международная финансовая инспекция. Я мог передать дом в Нью-Джерси Милар и пожелать счастья ей и Шелдону. Мне надо послать немного денег Кейт и детям, и у меня останется еще достаточно, чтобы основать детективное агентство «Альтернатива» здесь, в Париже, в мировой столице печеночного паштета, и это тебе не цыплячья печенка. Хватит?

Каша заварилась с traspaso, так что можно с него и начать - в один прекрасный день на Ибице под конец весны. Остров Ибица щедр на прекрасные дни, а уж этот был прекраснейшим из всех: бездонная синева небес, лишь подчеркнутая парой кудрявых облачков, сквозь ветви миндаля проглядывает яркое солнце. Толстые стены просторного деревенского дома сверкают побелкой. Сквозь небольшую арку, ведущую в мощеный дворик, виднеется виноградник. В такой день нельзя не радоваться жизни. И Хоб Дракониан наслаждался, лежа под пестрой сенью деревьев в перуанском гамаке, купленном на рынке хиппи в Пунта-Араби.

Он только-только чудесно расслабился, когда заметил вдали какое-то движение. Сев, увидел двух человек, шагавших среди миндаля. Выбрался из гамака и пригляделся. Кажущиеся издали крохотными фигурками незнакомцы в черных костюмах неспешно шагали вперед, беседуя между собой. Один из них нес сверкавшую на солнце алюминиевую планшетку, второй - большой портфель-«дипломат». Оба были в черных очках.

Хоб сунул ноги в сандалии и отправился выяснять, за какой надобностью они сюда заявились. Обычно в середине июня, в самом начале сезона, к нему никто не вторгался. Наверняка это парочка иностранцев, англичан или французов, пребывающих в счастливом неведении о том, что пересекают частные владения, не испросив предварительно разрешения у хозяина.

Заметив его приближение, мужчины остановились, поджидая. Обоим за тридцать, испанцы, судя по виду, peninsulares ‹Жители полуострова (исп.) (Здесь и далее примеч. пер.)›, а не островитяне, и нимало не смущены тем, что вторглись в чужие владения.

- По нашим сведениям, эта земля выставлена на продажу, - сообщил обладатель планшетки - высокий, тощий, с волнистыми черными волосами.

- Нет, вы заблуждаетесь, - любезно возразил Хоб. - Это моя земля, и у меня нет ни малейшего желания ее продавать.

Испанцы быстро переговорили между собой на родном языке. Затем первый сказал:

- У вас есть купчая на эту землю?

- У меня имеется traspaso. А вам-то какое дело?

- Я адвокат Молинес, - поведал высокий и тощий с планшеткой. - А это архитектор Фернандес, - он указал на более низкого и более полного спутника, кивнувшего в знак согласия. - Нас наняли для осмотра этой земли с целью выяснения, приемлема ли она для покупателя.

- Я же вам сказал, она не продается.

- Вы не владелец, - уточнил Молинес и постучал по планшетке. - Вы арендатор. У нас имеется разрешение владельца.

- Вы имеете в виду дона Эстебана?

- Семейство дона Эстебана.

- Должно быть, вы перепутали, - предположил Хоб. - Пришли не на тот участок.

Открыв атташе-кейс, архитектор Фернандес извлек геодезическую карту Ибицы. Оба заглянули в нее. Затем адвокат Молинес заявил:

- Нет, тот самый. Ориентиры полностью совпадают.

- Повторяю, у меня traspaso. Никто не может продать эту землю.

- Мы понимаем, что у вас traspaso, - не унимался Молинес. - Но его срок скоро истекает.

- У нас с доном Эстебаном полное взаимопонимание. У нас с ним собственное соглашение.