Юлия Григорьева - Путь во Мраке [СИ]

— Сестренка, держи свой желудок в руках, — потребовал наглый брат, — мы уже на месте.

— Слава богам, — простонала я и свалилась на землю. — Ненавижу тебя.

— Я тебя тоже, ты же знаешь, — расплылся в широкой улыбке Эл.

— Уйди, упырь, дай умереть спокойно, — потребовала я, вытягиваясь на траве перед родным замком.

— Ны-ытик, — протянул брат, щелкнул меня по носу и снова взвалил на плечо. — Я тебя не брошу, ты же сестра мне.

— Да, какой ты брат после этого, — добавив в голос побольше трагизма, продолжила я страдать.

— Самый лучший, — уверенно сообщил Элиам и взбежал по лестнице. — О, пап, Мрака!

Я извернулась, посмотрела на отца и тяжко застонала.

— Папа-а, пожалей меня-а-а. Па-а-а, — заныла я, требуя к себе повышенного внимания и сочувствия.

— Вылитая мать, — покачал головой отец. — От легкого насморка уже при смерти. Неси, сынок, — и скрылся за ближайшей дверью.

— Съела? — усмехнулся братец и, насвистывая себе под нос гимн Пронежа, понес меня дальше.

— Жестокая судьба, — вздохнула я и перестала страдать.

— Через пятнадцать минут во дворе. — Догнал нас приказ отца.

Эл поставил меня на ноги, я показала ему язык, и мы разошлись по покоям, где начали стремительно одеваться. Папа сказал — пятнадцать минут, значит, надо успеть, папа ждать не любит. Так что через пятнадцать минут мы, толкаясь и перегоняя друг друга, уже неслись снова вниз. В дверях мы все-таки застряли, и теперь пыхтели и кряхтели, не желая уступить друг другу.

В коляске сидела мама, папа красовался на своем озваре, но взгляды их были направлены на дверь. Они о чем-то переговариваясь, не прекращая наблюдать нашу с братом возню.

— О чем говорят? — спросила я.

— Ставки делают, — ответил Эл. — Сегодня за тебя папа, за меня мама.

— И как не стыдно играть на собственных детях! — возмутилась я, наступая брату от души на ногу.

Сегодня за меня папа, я должна оправдать его доверие! Брат был того же мнения, потому что мама чаще болела за меня, и он не хотел ударить в грязь лицом, потому нагло щекотал меня.

— Эл, я же женщина, ты должен мне уступить! — воскликнула я.

— Ты не женщина, ты моя сестра, это разные вещи, — ответил Элиам.

— Сын! — вдруг позвал отец.

Брат поднял на него взгляд, немного растерявшись, и я вывернулась, первой подбежав к коляске. Папа сохранял совершенно невинный вид. Он нагнулся с Оза и нежно поцеловал меня в щеку.

— Горжусь моей малышкой, — сказал папа, и я расцвела.

— Это было нечестно, — надулся Эл.

— Сынок, ты кому говоришь о чести? — философски произнесла мама. — Ты ему еще про совесть скажи. Это же твой отец, самый изворотливый тип во всем мире Мрака.

— И заметь, Лиора, бесчестный, бессовестный, изворотливый тип, но с пятью желаниями, которые ты выполнишь. Сынок, спасибо, — и папа расплылся в коварной ухмылке.

— Два! — возмущенно воскликнула мама. — Элион, мы договаривались на два желания!

— Радость моя, я сказал пять, как раз перед тем, как Эли совершила свой отчаянный рывок. Ты промолчала, значит, возражений не имеешь. — А глаза у папы невинные-невинные.

— Прохиндей, — фыркнула мама.

— Зато прохиндей с пятью желаниями, — отец опять свесился с Оза и поцеловал маму в губы, отчего мы с братом одинаково скривились.

— За твою изворотливость я тебя и люблю, — улыбнулась мама.

— Только за это? — бархатистым голосом поинтересовался папа, и мы с Элом возмутились:

— Ма! — воскликнула я.

— Па! — подхватил брат.

— Живо в коляску, — с деланной суровостью рыкнул папа, и я уселась напротив мамы.

Эл забрался на черномастного жеребца с клыками, как у Оза и такими же небольшими неразвитыми крыльями. В остальном он был вылитой Бусиной. Это мамина кобыла, уже совсем не молодая. Коляской правил наш кучер — бес. Он обернулся, глянул на меня и подмигнул. Я улыбнулась в ответ, перевела взгляд на маму и заметила в ее глазах вопрос.

— Все хорошо, мам, — ответила я и добавила одними губами. — Выживу.

Мама кивнула головой и одобрительно улыбнулась.

Андалин в лучах вечернего солнца выглядел просто восхитительно. Белокаменные дома с серебристыми остроконечными крышами казались бесплотными, парящим над землей миражом. Горожане занимались своими делами, и на нас никто внимания не обратил. Ехали мы в сторону городской ярмарки, открывшейся еще вчера. Не сказать, что папа был любителем подобных развлечений, но ярмарки любила мама, и нам с братом они доставляли немало удовольствия. Потому наш суровый Пьющий кровь позволял нам дурачиться от души. Он и сам иногда дурачился, участвуя в соревнованиях по метанию ножей, в турнире на мечах или просто мерился силой с каким-нибудь заезжим смельчаком. Свои закончились, когда мы были совсем маленькими. Сначала желающие хотели утереть нос высшему вампиру, потом предпочитали не связываться. А вот те, кто его не знал, все так же горели желанием доказать, что худощавый и длинный вампир не выстоит против какого-нибудь могучего тролля. Даже демоны попадались. Вот тогда смотреть было интересно.

В силу присущих обеим расам качеств, уступать не желал ни один, ни другой, пуская в ход арсенал доступных средств. Так однажды, жителям Анделина повезло увидеть папину трансформацию. Народ дружно ахнул и замер, затаив дыхание, и в этой тишине раздался сокрушенный мамин голос:

— Рубашечку порвал.

— Жмотина, первую за пятнадцать лет! — ответил папа.

— Но порвал же, — не смолчала мама.

— Новую куплю, — отмахнулся папа.

— Элион Одариан, ты просто прорва, — мама укоризненно покачала головой.

Не знаю, сколько бы продолжался спор, но тут возмутился демон, в чьих ладонях появились ледяные стрелы:

— Мы будем драться или бабьи причитания слушать?

Сказал он так зря, потому что папа не любит, когда хамят маме. Он очень рассердился, выбил из рук демона его стрелы и связал собственным ремнем поверженного противника, унизив того перед половиной города. Мне после Эл сказал, как родители шептались, что демон такого не простит. Отца потом пару дней не было дома, а вернувшись, он перецеловал нас всех по очереди и шепнул маме, что ей нечего опасаться. Это я уже сама слышала. Но с тех пор мама запретила папе участвовать в кулачных поединках. Папа послушался.

Коляска подкатила к городской площади. Наши мужчины спешились и помогли нам с мамой выбраться из коляски. Отец огляделся, кому-то небрежно кивнул, и мы направились в сторону ярмарочных шатров. Родители шли позади нас с братом, а мы, словно дети, крутили головами, тыкали пальцами, указывая на то, за что зацепился взгляд. Но первым делом, и это было непреложным законом, мы подходили к шатру со сладостями. Туда направились и сейчас.

— Что желает высокородное семейство? — поинтересовался приветливый торговец.