Настя Чацкая - Отрава [СИ]

Сколько Каллен себя помнил, Ферелден пах давленной в пыли травой и жаром земли, перемешанной с осколками камней. Пах плотным бархатом, магией, камнем и тюремным контролем.

Иногда ему казалось, что других запахов не существует. Спёртый кирвоколлский дух ржавых цепей и соли стал для него чем-то диким и новым. Из порта тянуло гнильём, а от Нижнего города — битой псиной. В Эльфинаже всегда стоял тяжёлый воздух, пропитанный корой мёртвых, сухих деревьев. Клоака собрала в себе всю эту вонь, добавив к ней стойкий дерущий дух мертвечины. В Кирвоколле всегда было слышно море, но почти никогда не видно. Оно билось о стены и накатывало на подгнивающие пристани порта, но отсюда даже море казалось тошнотворной лужей. Семь лет — смрад мёртвого города впитался в костный мозг, грозил отравить кровь, но не успел, сметённый огнём, что вырос в настоящее инквизиционное пламя.

Убежище ошибочно пахло надеждой. Иллюзия, не более того. Надежда, погребённая под сошедшей с гор лавиной льда и снега, снесшей тела сотен храмовников в Убежище, как в выгребную яму, превратив его в ледяную братскую могилу. Смесь тел тех, за кого сражались люди Каллена и тех, за кого когда-то сам Каллен готов был возложить голову на окровавленную плаху. Вместе с лавиной будто рухнул целый мир.

Каллен поклялся не верить больше ни одному запаху в своей жизни, когда появился Скайхолд.

Цепляющий пиками небесный свод, сияющий светлым камнем в лучах горящего меж морозных гор солнца. Устойчивый и надёжный. Крепкий, внушающий, вынуждающий любоваться им, хочешь ты того, или нет. Отсюда не было видно моря, но, поднявшись на Северную Башню и вытянув руку вверх, можно было коснуться облаков. Здесь возвращались воспоминания, здесь возвращалась вера, что когда-нибудь станет лучше.

Скайхолд был прекрасен.

Здесь не пахло ничем.

У раздражения запах Дориана Павуса.

Дориан казался уродливым в устоявшемся и уже привычном к войне мире. Со дня его появления всё шло наперекосяк.

Он был… лишним. Словно огненная птица среди воронов. Это сложно объяснить.

Если бы Каллену приказали отрапортовать, он бы не смог назвать ни одной серьёзной причины своего раздражения. Когда добрый десяток лет имеешь за плечами гарнизон воинов, готовых выдрать себе из груди сердце по твоему приказу, сложно осознавать, что есть другие солдаты.

Дориан — изворотливая гадюка, не солдат.

Скользкий и юркий уж, которого хотелось бросить в раскалённый котёл, чтобы увидеть, как он будет корчиться, насладиться этим зрелищем сполна, но всё никак не удавалось ухватить его за хвост.

Не то чтобы Каллен пытался. Скорее, наоборот — внутренне ощетинивался каждый раз, когда этот маг оказывался неподалёку. Словно воздух в его присутствии вдруг становился отравой, а гибкое тело — смертоносной брешью в небесах, из которой вот-вот полезут демоны, накинутся на Каллена, как псы — на сырое мясо.

Ловить себя на этих мыслях, чувствовать себя настолько незначительным в присутствии мага — унизительно, даже если ты уже пару лет как не храмовник. Но ведь нельзя однажды покинуть Орден и тут же перестать быть тем, кем был большую часть своей жизни. Твои латы храмовника давно носит кто-то другой, а ты по-прежнему опускаешь свой щит во время боя вниз, под углом — чтобы уберечь лицо и грудную клетку от кислоты и магического огня. Это то, чему тебя обучала Церковь и так просто от этого не избавишься. Просто не получится, как у убийцы не получится стать невиновным, лишь отмыв руки от засохшей крови.

Каллен молча сжимал губы и отводил взгляд каждый раз, когда Инквизитор внимательно выслушивал какие-то немыслимые бредни, льющиеся изо рта этой магической сошки.

Инквизитор одобрительно кивал головой.

Инквизитор всецело доверял ему. Пустой номер.

Кассандра каждый раз лишь тяжело вздыхала, ловя остановившийся, тяжелый (ещё более тяжёлый, чем обычно) взгляд Каллена, когда в ставку командования вальяжно вплывал Дориан.

Они уже привыкли. Каллен — нет.

Когда это произошло впервые — прямо, Создатель его раздери, посреди совета! — все на несколько секунд опешили, глядя на явление, толкнувшее тяжёлую дверь плечом и широко улыбающееся, громогласно возвещающее:

— Надеюсь, я не опоздал!

— Что ты здесь делаешь? — после напряжённой паузы потребовала Кассандра, опираясь руками о стол с разложенными на нём стратегическими картами.

— Глубокоуважаемый Инквизитор пригласил меня на ваш тайный бал, — Дориан расекается в карикатурном поклоне, слегка мазнув кончиками пальцев одной руки по застланному ковром полу, учтиво склонив голову, словно перед ним стоит как минимум сама королева Анора.

Концентрат издевательства Дориана на концентрат раздражения Каллена даст смесь похлеще той взрывчатки, которая когда-то отправила половину Кирвоколла на воздух, думает он.

— Верно, — говорит Инквизитор, обращаясь к Кассандре, — я посчитал, что нам могут пригодиться его знания здесь.

И снова тишина. Каллен не двигается, лишь стискивает челюсти и чувствует, как закипает гнев Кассандры.

Спор тихий, но яростный. Она что-то негромко, но жёстко говорит, повернувшись к Инквизитору, а тот отводит её на несколько шагов в сторону, спиной отгораживая от остальных — напряжённых голосов не разобрать. Лелианна прикрывает глаза и потирает кончиками пальцев висок. Мадам Монтилье делает вид, что её чем-то чрезвычайно заинтересовал пергамент, лежащий на краю стола, с подробным отчётом лейтенанта Кадрима о патруле на тракте к Редклифу.

Каллен молча смотрит, как Дориан поднимается из своего карикатурного поклона.

Каллен чувствует, как у него дёргается щека.

О, этот змеёныш с удовольствием устраивает целое представление. Сначала из-под упавших на лоб волос появляется лукавый взгляд, затем — кошачья ухмылка, а затем Дориан полностью выпрямляет спину и складывает руки на груди. Смотрит на присутствующих, высоко подняв голову, то ли демонстрируя себя, то ли изучая каждого из стоящих у стратегического стола. Когда цепкий взгляд касается лица Каллена, тому кажется, что всё это затеяно назло ему.

Бред. Он хорошо изучил Дориана. Дориану плевать на кого бы то ни было, кроме себя самого и своих идеально уложенных волос.

Небо разрывается изумрудными трещинами то там, то тут, а Дориан следит чтобы его прическа соответствовала последней тевинтерской моде. Вот в чём разница между ним и нормальным миром.

— Рыцарь-коммандор, сэр, — учтиво мурлычет Дориан, не отводя взгляда.

Каллен не говорит ни слова. Лишь кривится слегка, углом рта, и отворачивается, заводя негромкую беседу с Жозефиной.

Со дня появления Дориана всё идёт наперекосяк.