Виктор Кораблев - Детство кончилось [СИ]

– Что на тебя нашло? Ты что хотела меня освежевать, сумасшедшая баба?

– Редрик, я боюсь.

– Да это – я тебя боюсь! – кровотечение было не сильное, но парень судорожно зажимал рану простыней.

– Я не тебя боюсь, Редрик. Прости. Прости. Я обезумела, – она отбросила нож, который подобрал и съел заинтересованно наблюдающий за сценой Смоки.

Девушка бросилась ему в ноги и плакала. Редрик, прости. Я боюсь Путников. Они – настоящие безумцы, – быстро затараторила девушка. – Когда я вернулась в приют с Билли и Элли – их забрали. Потом пришли за мной. Они фанатики, Редрик. Им плевать на все, лишь бы разузнать что-то о Страннике. Я поняла, что они хотят со мной сделать. Я рассказала и про книжки с романтикой, и про эльфа с откусанным ухом. Но я не говорила – откуда я это узнала. Они поняли, что я скрываю что-то и начали бить меня. Пытать. Они перевернули половину книжных лавок столицы и поняли, что это правда. Странник действительно часто туда захаживает. Потом они нашли эльфа, того полковника. Они вломились ему в дом, и нашли книжку со следом укуса Странника. Им были нужны еще сведения. Они отрезали мне пальци и прижигали обрубки, Редрик. Но я ничего больше не знала. Тогда, место где меня держали накрыло ополчение, во главе с тем эльфом. Меня спасли. Но я не знала куда идти, и поправившись пришла к тебе. Редрик, прости что не рассказала. Но я боялась даже думать об этом. Они – чудовища, они используют детей. Они – всегда находят и забирают детей. А потом я… я… – Далила заплакала навзрыд, Редрик больше не мог разобрать ее слов.

Он вообще ничего не мог понять. Нет – просто не мог. Он тупо смотрел на дрожащую спину девушки. В голове было пусто. Ред словно вернулся на два года назад, когда Андерс изливал ему свою душу, а он не знал, как поступить. Редрик понял, что с тех пор ничего не изменилось. Он – все тот же ребенок, который даже не может разобраться, не то что в чужой проблеме, но даже в своей собственной.

Грудь обожгло. Смоки старательно зализывал рану парня. Было больно, но отрезвляюще. Кровь перестала идти. Редрик, в благодарность, погладил коня по носу и понял, что снова может двигаться. Он промотал в голове сказанное Далилой.

– Почему, ты это сделала?

– Я… мне нужно было, что-то… Сведения. Что скрыты под этим проклятым спрутом. Чтобы он был в безопасности, чтобы обменять… Они забирают детей, – она снова заплакала.

– На что ты хотела обменять эти сведения, на Билли и Элли?

– Нет.

– Тогда…

– Я беременна, Редрик.

К предыдущему состоянию, добавилось оглушение с характерным звоном. Подступила тошнота. Его чуть не вырвало, остатками груш и персиков, и половиной бутылки гномьего пойла. Он боролся с этим.

Зрение сузилось до точки. Посыпались искры. Но шло время, и мир стал расти, а тошнота отступать. Он обнаружил себя – гладяшим волосы девушки, что плакала у него на коленях. А его сердце билось так часто, что казалось будто не бьется вовсе. Он понял, что не дышит. Редрик глубоко вдохнул.

– Поехали домой, – фраза сама вылетела, с выдохом.

Всю дорогу до кампуса, девушка продолжала хныкать. Было уже поздно, но в окнах горел свет. На крыльце сидели и курили Гизмо с Лоуренсом. В дверях стояла Валенсия. Увидев состояние приехавших ребят, лавочник передал гремлину, что-то блестящее. Тот незамедлительно это проглотил.

Редрик спустил Далилу с седла. Она смотрела вниз. Подошла гномиха. Ее лицо ничего не выражало, она просто взяла девушку под руку и завела внутрь. Та не сопротивлялась. Гизмо пошел следом. В свете мшистого фонаря Ред не видел глаз отца, но его лицо было спокойным. Он продолжал курить трубку.

– Подойди.

Сын подошел. Лоуренс отвернул край окровавленной рубахи.

– Больше не бери мои рубашки, ты их постоянно портишь.

– Это все что ты можешь сказать?

– Нет. Ты выглядишь так, будто твой конь принял тебя за свою мамку, а ты и рад. Вон – титьку ему дал пососать.

– Не знаю, как выглядят матери. У меня ее не было.

– Вот значит, как… – отец поднялся, и выбил трубку. – Ну пойдем – поговорим об этом.

Лавочник зашел в конюшню, за ним вошли Редрик и его конь. Последний спокойно занял свое место и неуверенно водил взглядом между людьми. Лоуренс встал, уперев руки в бока.

– Я хотел начать сам, но ладно – дорогу молодым. Пока – твоя очередь.

Редрик не совсем понял, что имел ввиду его отец. Но начал рассказывать. Он рассказал о произошедшем на пляже, и о своих мыслях, по этому поводу.

– ...и еще одно. Скоро ты станешь дедушкой, – закончил Редрик свой рассказ.

На лице лавочника играли тени от масляных светильников. Казалось, что его лицо каждый миг меняет выражение. Но в глазах отца читалось снисхождение, а черты представляли застывшую гримасу иронии.

– Насчет обнесенной хаты полковника я слышал. А вот остальное – это вряд ли.

– Ты, о чем? – Ред растерялся. Его одновременно сбили с толку и ответ и полное безразличие на лице отца.

– Просто, Валенсия с первого дня поит девчулю хитрым травяным сбором. Таким балуются шлюхи и прочие ветреные личности. Ну и женщины в возрасте, что следят за здоровьем. Она, кстати, нашла его рецепт в одной из книг Симона.

– Зачем они его пьют?

– Чтоб пузо не росло. Без этого она бы еще легче водила тебя за нос.

Редрик сорвался. Он сам не понял, как это произошло. парень осыпал отца ударами и проклятиями. Он обвинял его во всех бедах мира. Обвинял в том, что тот лишил его и девушку, которую он любит… а, впрочем, чего лишил то? Чего у них никогда не было, и к чему они не были готовы?

Взгляд Редкика поплыл. Лоуренс все это время стоял неподвижно, будто весь напор парня – лишь слабый ветерок. Но увидев изменение в глазах сына, он словил его кулак лбом. Руку парня пронзила боль, он прижал ее к груди.

– Теперь – моя очередь.

Сначала, правый кулак лавочника въехал в скулу Редрика. Его голова откинулась, он невольно выпрямился. Затем, левый кулак врезался парню в область желудка, Реда согнуло. Напоследок, отец схватил сына за волосы, и впечатал его голову в вертикальную балку. Что-то треснуло. Парень упал на колени, и его вырвало в поилку для лошадей, затем он завалился навзничь и отключился.

Открыв глаза, он увидел голые деревянные перекрытия потолка. Голова болела. Эмоции будто отрезало. Удивленный своим спокойствием, парень приподнялся. Но головокружение опять уронило его. На сына, во все той же позе, смотрел отец.

– Полегчало?

– Легко – словно твои тумаки. Затрещины мне больше нравились.

– Что поделать – детство кончилось.

Отец наклонился к сыну, и достал из его кармана портсигар. Вынул оттуда две, затем посмотрев на Смоки, три папиросы. Конь, без обиняков, поработал огнивом и принял за это привычную награду. Другую Лоуренс закурил сам.