Дин Лейпек - Дракон должен умереть [СИ]

В теории — она у Джоан была.

Но только в теории.

Она мягко спрыгнула на узкую площадку. Толпа, громко приветствовавшая ее успех на предыдущих препятствиях, снова затихла. Джоан почувствовала на себе пристальный взгляд капитана в ярком камзоле.

«Я пообещала, — подумала она. — Пообещала, что выиграю. Значит, придется пройти до конца».

Джоан сделала шаг вперед — и кивнула прислужникам, которые раскачивали маятники. Раздался глухой свист, когда десять тяжелых металлических дисков стали рассекать воздух.

Она прикрыла глаза. Сосредоточилась. И очень осторожно потянулась сознанием внутрь себя. Ее обожгло — воспоминанием, болью, страхом, и она невольно поморщилась, борясь с желанием забыть — и больше никогда не вспоминать. Потянулась еще — и почувствовала, как огонь начинает разливаться по венам, пляшет в мышцах, вспыхивает под веками ярко-желтым пламенем.

Она открыла глаза.

Маятники со свистом рассекали воздух.

И они двигались очень, очень медленно.

Курт держал в руке солидный мешок с призом, который следовало вручить победителю. Толпа ликовала, и потому он мог в очередной раз задать свой вопрос, не опасаясь, что его могут услышать:

— И все-таки — как?

Девушка в очередной раз покачала головой. Она улыбалась, но не зло, как раньше, а мягко, задумчиво.

Курт усмехнулся, понимая, что ответа не дождется. Он уже протянул руку, чтобы вручить приз — и снова замер.

— Иди ко мне на корабль, — предложил Курт совсем тихо.

— Нет, — спокойно ответила девушка.

— Ты никогда не хотела выйти в море? — спросил он, хитро прищурившись.

Девушка вдруг стала очень серьезной.

— Я была в море, — сказала она сухо. — Дважды. И у меня нет никого желания туда возвращаться.

Курт вздохнул — и махнул глашатаю, чтобы объявлял наконец победителя.

Толпа ликовала — хлопала, кричала, свистела.

Девушка приняла из рук Курта приз.

Глаза у нее были совершенно желтыми.

Джоан определенно испытывала сильное чувство дежа-вю. Все это уже происходило, с той лишь разницей, что город, в котором она в прошлый раз подбирала себе новую одежду, был настолько же приятней, насколько радостнее тогда она смотрела на жизнь. Саузертон был безусловно красив, даже поздней осенью в нем было свое очарование и шарм. Дельта даже в теплые дни мая выглядела темнейшей дырой мироздания, в которую как будто бы для простоты были сброшены все свидетельства человеческого уродства, физического и нравственного. Тогда Джоан, как маленькая девочка, радовалась покупке волшебных сапог из тончайшей кожи. Здесь ей с трудом удалось найти сапожника, который умел бы делать что-либо кроме кривых башмаков и деревянных галош. Найденный мастер не блистал талантом — но и Джоан уже больше не ждала подарков от судьбы. Конечно, сапоги не шли ни в какое сравнение со своими Саузертонскими предшественниками. Но Джоан не жаловалась.

Ей совершенно необходимо было найти себе занятие — какое-нибудь невероятно занимательное занятие, которое быстрее всего заменило бы собой воспоминания, слишком часто дававшие о себе знать в последнее время. Она вспоминала Саузертон. И — постепенно — все, что было до него. Всю ту жизнь. Ей было теперь так странно, что тогда что-то вообще могло волновать ее. Что она могла мучиться и переживать. Что по какой-то нелепой, непонятной причине она могла отпустить Генри — не отпустить, прогнать, именно прогнать его, не имея никакой гарантии, что она сможет увидеть его снова — зачем? почему? как она могла? В такие моменты она хваталась за стены, грязные серые стены Дельты, и начинала часто-часто дышать.

«Дыхание, Джоан, — учил ее Сагр. — Научись контролировать свое дыхание. Ты дышишь спокойно, твой организм приходит в себя после стресса, все возвращается в норму. Дыши. Ничего не говори, ничего не делай, никуда не иди. Просто дыши».

Она дышала. Вспоминала Сагра — и дышала. Вспоминала отца — и дышала. Вспоминала Генри и… Нет. В эти моменты она все еще не могла дышать.

Она слышала, как неровный камень начинает крошиться под пальцами, чувствовала, как начинает кружиться голова, как перед глазами вместо реальности расцветает совершенно другой мир — тогда Джоан брала себя в руки, сжимала себя, сдавливала торчащие ребра и дышала, дышала, дышала. Вдох, два выдоха. Вдох, два выдоха. Вдох, вдох, вдох.

Нужно было бежать из этого города. Он тоже оказался неправильным местом, еще более неправильным, чем рыбацкая деревня. Здесь было слишком шумно, резкие запахи били в нос, люди сбивали с толку, все куда-то бежали, вечно никуда не успевали. Город вырвал Джоан из ее равнодушной летаргии. Больше не было сил делать вид, что ничего не было. И у нее больше не было сил на то, чтобы продолжать вспоминать все, что было. В конце концов, стены Дельты просто рухнут, если она не перестанет конвульсивно крушить их при каждом удобном случае. Надо бежать. Но Джоан больше не могла бежать просто так, без цели и смысла. Она должна была знать, куда и зачем идет.

Спустя неделю после памятных соревнований, завершившихся сенсационной победой безвестного Джо Дрейка, оборванный паренек сильно преобразился — вместо босого, пропахшего морем и рыбой мальчишки по очень узкой и весьма грязной улочке осторожно и уверенно пробирался высокий юноша со странным лицом и внимательными зелеными глазами. Что-то было в нем такое, что заставляло прохожих сторониться и уступать ему дорогу, не задавая лишних вопросов. Юноша шел, заложив одну руку за пояс, и внимательно смотрел себе под ноги, лишь изредка поднимая взгляд. Его движения были быстрыми и точными. Его лицо настораживало.

Джоан осторожно пробиралась по улице, раздумывая, куда может податься. Фактически единственным рынком труда Дельты был порт, но Джоан хватило моря на ближайшие несколько жизней. Она раздумывала о том, чтобы пойти подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику — у нее были сильные и ловкие руки, и, если ей удастся убедить всех в том, что она никакая не девушка, все должно получиться.

Шаги сзади заставили Джоан остановиться и прислушаться. Она замерла. Это не могло происходить снова. Они не могли найти ее здесь. Но она определенно уже слышала такие шаги — тихие, мягкие, крадущиеся шаги.

Первым желанием было бежать. Бежать так быстро, чтобы уже никто никогда не смог ее догнать. Бежать как можно дальше от этих шагов, потому что при одном воспоминании о том, кому они могут принадлежать, внутренности сжимал страх. Страх совершенно иррациональный, простой детский ужас, ужас от воспоминаний, а не от опасности как таковой…

«Стоп, — сказала Джоан самой себе, — стоп. Еще раз это не повторится. Хватит. Хватит бежать».