Олли Вингет - Сестры озерных вод

Страх накрыл мерзлым пологом. Заныло в груди. Фекла вспоминала. По тяжелому дыханию, по ее запаху, по шагам. А когда идущая показалась между стволами лиственниц и глаза их встретились, Фекла вспомнила. Все вспомнила.

Он долго не мог сказать, как же его зовут. Чесал пушистую бороду, погружаясь в себя, но не глубоко, лишь плескаясь на поверхности памяти, а потом пожимал плечами, мол, а дело ли есть кому до имени этого?

Фекле дела не было. Она смотрела не отрываясь, разглядывала его, как небывалое. Длинные руки с тоненькими пальцами, узкая грудь, безволосая и оттого смешная, острые колени, худые ноги. Иноземный зверь — несмышленый, трогательный. Он даже улыбался не так, как принято было в доме, — широко и открыто, не разжимая губ. Не оскал — улыбка. Настоящая, теплая и живая. Это потом они решили, что имя у него должно быть простое и звучное — Петя. Но это было потом.

Первый раз Фекла увидела его мельком. Батюшка привел двоих в хлев ближе к вечеру, не глядя толкнул в пахучую тьму, припер дверь палкой. Мазнул по дочери равнодушным взглядом. Фекла мигом покрылась мурашками, потупилась, подождала, пока Батюшка пройдет мимо. Но тому и дела не было — как испуганные курицы к раззадоренному петуху, к нему уже спешили тетки.

— Рубашки им снеси, — бросил Батюшка, не обращаясь ни к кому, отдавая приказ всем. — Один совсем плох, с ним поспешить бы. А второй обождет, да… Второй обождет.

Смотреть на них пошли после полуночи. Фекла выскользнула из девичьей спальни, когда надоедливая Стешка давно уже смотрела тоскливые свои, праведные сны. Застыла у двери, за которой спали братья, поднесла ко рту кулак, подула в него, ловко свернув язык трубочкой, и получился совиный крик. Прислушалась. За дверью заворочалось, закряхтело. Вот тебе и волк.

Дема выбрался в коридор, будто зверь из берлоги, — теплый со сна, всклокоченный, ошалелый. На голой шее краснели следы жадных губ. Фекла презрительно фыркнула, но глаза отвела. Молодая тетка оголодала совсем, вот и несет ее, как кошку мартовскую, что тут поделать? В память о детской дружбе Фекла не давала себе злиться. Но ревность, глухая и стылая, нет-нет да колола под ребром.

— Пойдем?

Шептаться нужно было тихо, тетка Аксинья спала чутко, «а ночью спать надобно, неразумные вы дети, спать, а то утащит вас в подпол анчутка, будете плакать, будете тетку звать». Давно уже из темных углов не следили за ними красные бесовьи глазки: одно дело детишек голоногих пугать, другое — скалиться на лесовых хозяев, но Фекла все равно скрещивала пальцы защитным знаком, пробегая в ночи по спящему дому.

Шли они молча, скорее по привычке, чем гонимые интересом посмотреть, кого на этот раз принесло к ним из леса. Выбрались на крыльцо, огляделись, подышали темнотой и сыростью ранней осени. Демьян, горячий еще от чужих объятий, прохлады не чувствовал, а Фекла тут же продрогла, покрылась мурашками. Они кололи ее, будто маленькие иголочки, всю дорогу к хлеву. И потом ей казалось, что не от холода тряслась она — от предчувствия. От предвкушения.

Петя лежал на спине у самого входа. Демьян, первым вошедший в хлев, по звериному наитию переступил через его длинное тело, но сестру предупредить не успел. Та запнулась, взвизгнула приглушено и чуть не повалилась на пол. Дема схватил ее за плечи, прижал к себе, ощерился в темноту, готовый броситься на обидчика.

Обидчик смотрел на них широко распахнутыми глазами. Цвета было не разобрать. Но Фекла в тот же миг поняла, что глаза у него синие. Яркие, небесные, полуденные глаза.

— Я прошу прощения. — Голос был слабый и тихий. — Разлегся тут самым неудобным образом.

Пришедшие из леса не говорили. Мычали, пускали слюни, мочились, плакали и лопотали что-то бессвязное. Но говорить — нет. Откуда разум в них, потерянных? Откуда слова, если любая скотина человечней будет, осмысленней, чем они? Но этот был другим. Фекла жадно всмотрелась в темную его фигуру, лежащую на земле, присыпанной соломой.

— Вы не ушиблись?

Вопрос повис в воздухе, воздух стал плотным и жарким, Фекла схватила его губами, но не смогла протолкнуть внутрь, так и застыла с открытым ртом. За ее спиной тихо зарычал Демьян.

— Я вас напугал? — Фигура зашевелилась, приподнялась на локтях. — Простите, простите, пожалуйста. Я не хотел.

Если бы он попытался встать, если бы только потянулся к ним, Демьян разорвал бы его на куски голыми руками — так испуганы они были, сбиты с толку. Но он опустился на землю, вытянул длинные руки вдоль худого тела и выдохнул так сладко, будто позади у него был долгий день труда, а впереди — бескрайняя ночь отдыха.

— Вы видели звезды? Мне кажется, сегодня должно быть очень звездное небо…

Вместо ответа Демьян схватил Феклу за локоть, обогнул лежащего по широкой дуге и поволок сестру во двор. Она не сопротивлялась, но все оглядывалась через плечо, чтобы еще раз посмотреть на того, кто видел звезды через темный потолок хлева.

И весь день потом старалась о нем не думать, и весь день думала и думала, замирала в двух шагах от хлева, прислушивалась, закусывала губу, спешила прочь. Не дай лес, заметит тетка Глаша. Не дай озеро, узнает Матушка.

К ночи Фекла измаялась, мысли разливались звоном тревожного колокольчика. Она уселась на широкий подоконник спаленки, как надоедливую муху, прогнала от себя Стешку:

— Иди давай, простокваша скисшая!

Та надула губы, но тут же улеглась на кровать и затихла. Зашипи сестрица в ответ, схвати Феклу за косы, ущипни хоть до синяка, может, не случилось бы ни счастья большого, ни беды. Сцепились бы они, завизжали, как белки, грызущиеся за орешек, прибежала бы на крик Глаша, развела бы, заперла. Но спаленка полнилась тишиной, только Стешка сопела вначале обиженно, потом глубоко и сонно. А Фекла все смотрела в ночь, обнимая себя за колени. Огромные звезды гроздьями висели над двором: то скрывались за тучами, то выглядывали между ними, как в прорехи тяжелого плаща.

Фекла спрыгнула на пол. Обиженно закачала листьями потревоженная герань. Стеша заворочалась во сне, когда дверь спаленки скрипнула, затворяясь. Больше никто не заметил, как Фекла на цыпочках выбралась из дома, забыв погрозить переплетенными пальцами сонной анчутке. Та клацнула меленькими зубками, ощерилась, но броситься следом не решилась. В доме спали глубоко и беспокойно, ей и без беглянки голоногой было чем поживиться: дурной сон чем не лакомство?

Дверь хлева оказалась тяжелой — не распахнешь бесшумно, не отворишь. Фекла уперлась плечом, сжалась, предчувствуя скрип, и ухнула в темноту. Сделала два неровных шага, взмахнула руками, останавливая падение, слепо огляделась.

Он стоял у дальней стены, склонившись над чем-то, безвольно лежащим на полу. Медленно повернулся на шум, но его полуденные глаза уже привыкли к мраку, потому он сразу разглядел Феклу, узнал, улыбнулся даже. Она не увидела это — почувствовала. Просто воздух стал теплее. Улыбнулась в ответ.