Владимир Ильин - Напряжение 4

В общем, в полицейском 'уазике' Зубовы разместились безо всякого конфликта, заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицо к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически.

Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, 'клюнув' на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям.

Попросту - даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля - личная территория Императора. Более никто такую наглость не практиковал.

Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания.

- Сдурел?! Освободи дорогу! - Не сдержался водитель 'уазика', сигналя машине впереди.

Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло - дорогу загораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую занявший встречную полосу.

Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании - справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый опель.

Но вместо конструктивных действий, с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника - той же расцветки и модели, она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла 'уазик' сзади, не давая отъехать назад.

Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, касаясь пальцами правой руки перстней с крупными ярко-алыми гранатами, надетых на левой - слишком броскими и алыми для мирного наряда, оттого завораживающими в своей пугающем сходстве с цветом крови.

- Женщина! - Вышагнул ей на встречу водитель полицейской машины и спотыкнулся о величественный взгляд. - Гражданка... Леди...

- Ваше сиятельство, - поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от 'уазика', с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные.

- Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! - Хоть и оробев, но вполне уверенно произнес водитель.

Все же, не абы где служат, а в Кремле - и князей видали, хорохорился он про себя.

А там из другой двери 'бобика' вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь - не помочь, так поддержать морально.

- Не имею желания препятствовать, - низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. - Свидетельствую, что двое на заднем сидении машины - это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству.

- А вы, ваше сиятельство, из каких земель? - Отчего-то занервничал напарник, положив руку на рацию у нагрудного кармана.

- Князья Борецкие мы, - с ироничным прищуром посмотрела на него леди.

- Так их поди двадцать лет, как нет, - ляпнул водитель.

- Девятнадцать, - охладел голос княгини. - Двадцатый следующим годом будет. Будьте любезны, откройте дверь машины.

- А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем. - Уверенно ответили ей, загораживаясь начальственной волей. - У нас приказ их до отделения доставить.

Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком осыпалась комьями на асфальт и порог автомобиля. Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший. И напряженно - словно узнавая и не веря - его сын.

- Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! - Сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление.

Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то, что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было.

- В самом деле, не оставят вам этого просто так, - посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины.

Он не помнил княгини, и он точно знал, что всех Борецких вырезали до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего.

- Это вы? - Как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын.

Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу.

- Я. - лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. - Пойдешь со мной?

- Пойду! - Радостью отозвался Пашка, подавшись вперед.

- Сын! - Строго осадил его отец. - Ты знаешь... Ее сиятельство?

- Знаю, - в полный голос произнес сын.

- Ваше сиятельство, - обратился Зубов к леди. - Наше общество может вас изрядно стеснить.

- Еще минут пять - вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой.

- Какие условия нашей эвакуации? - Сосредоточился Зубов.

Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени, и помнил цену поспешным поступкам.

Тем более, если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном - пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению до них добраться.

- Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения. - Смотрела на него княгиня, что возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное, что казалось - вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница.

Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь - битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению.

- Во что нам это обойдется? - Был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу.

- Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие - чтобы кое-кто ел мои вареники. - И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему.