Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

– Да помолчи ты! – раздраженно огрызнулся Байан, остро чуявший настроение брата. – Не мешай! Эдак она никогда не закончит!

Звенила шевельнулась, веки ее поднялись.

– Умолкните оба! – быстро и свирепо шепнул Держимир.

Брови его дрогнули, взгляд из безнадежного стал живым и острым. Она что-то увидела!

А чародейка вскочила на ноги, обеими руками держа перед собой обгорелую баранью лопатку, покрытую крупной сеткой причудливых трещин.

– Славен и триславен буди, Отец Грома! – с торжеством воскликнула она. – Услышал ты мольбы наши!

– Ну? – выдохнул Байан, и трое мужчин разом сделали шаг к чародейке.

Она повернулась к ним, показывая кость. Ее взгляд властно притянул взгляд Держимира и не отпускал, не давал даже взглянуть на трещины. Ему вдруг стало жутко, неприятно. Глаза Звенилы зияли огромными черными безднами – наверное, «бездна» и значит «без дна», – мелькнуло в мыслях Держимира. Зрачки ее дышали, как живые, и каждый их вздох вытягивал тепло из его крови. Он чувствовал это, но не мог ничего поделать, черные дышащие бездны лишали его воли к сопротивлению. Вот оно, лицо Надвечного Мира, который ничего не дает даром!

– Чего там у тебя? – нетерпеливо и непочтительно воскликнул Байан и сунулся было к чародейке, но теперь Озвень схватил его за плечо, не пуская впереди князя.

Держимир шагнул к Звениле и посмотрел на баранью лопатку.

– Гляди, княже! – с упоением и торжеством, отчего даже голос ее зазвучал моложе и звонче, воскликнула чародейка и показала ему несколько переплетенных трещин. Держимир ничего в них не увидел, а она пояснила: – Это реза «млад». Она означает новую луну. В новолуние Отец Грома даст нам свой огонь!

– Тэнгри-хан! – восхищенно воскликнул Байан-А-Тан и тут же сам зажал себе рот.

В сильном волнении он иногда поминал имена куркутинских богов, усвоенные от матери в раннем детстве, но в святилище Перуна имя куркутинского владыки неба прозвучало совсем неуместно.

Озвень принялся с натугой высчитывать дни до новолуния, морща лоб и загибая пальцы. Держимир вычислил срок гораздо быстрее и вопросительно посмотрел на старшего жреца Знея. Зней как будто явился из древних кощун о Громовике и его поединке с Велесом: ростом он превосходил даже высокого Байана, имел широкие плечи и сильные длинные руки, сросшиеся густые брови и широкую русую бороду. С ним Держимир никогда не спорил, в глубине души робея перед главным служителем Перуна. Благодаря этому жрец мог бы иметь на него большое влияние, но Зней никогда не вмешивался в княжеские дела, чем сильно отличался от волхвов других племен, и редко покидал святилище. Оно располагалось прямо напротив ворот княжьего двора, в самом сердце Прямичева, но Зней умудрялся жить в нем как на острове под сенью священного дуба. Для каждодневных нужд прямичевцев у ветлянской пристани стояло Велесово святилище, в посаде имелось Макошино, а тяжелые ворота Перунова раскрывались только на Перунов день и для таких вот, особо важных, случаев. И тогда Зней щедро отдавал силу, накопленную за долгие месяцы уединения.

Сейчас он стоял с другой стороны костра, обеими руками опираясь о священный посох, и внимательно смотрел в огонь.

– Какую жертву желает Отец Грома? – сдержанно спросил Держимир.

Он был готов ко всему, даже к тому, что Перун устами Знея потребует человеческой жертвы. Выбрать какого-нибудь холопа нетрудно, но в городе пойдут неприятные разговоры, дескать, человеческая жертва – средство на крайний случай, если речь идет о выживании всего племени, и незачем рисковать непонятно ради чего…

Зней поднял голову, бросил на князя отсутствующий взгляд, потом кивком подозвал его.

– Я вижу резу «конь», – сказал жрец, поглядев на вторую баранью лопатку. Она оставалась в огне, но никто не спрашивал, как жрец разглядел резу. – Достань, – предложил он, концом посоха указывая на широкую глиняную чашу, стоящую возле самого огня.

Держимир присел на корточки, поднял рукав рубахи и сунул руку в теплую воду. Постояв возле огня, вода стала горячей, как свежая кровь, и Держимира пробрала неприятная дрожь. Нашарив на дне чаши что-то округлое, он схватил первый подвернувшийся камешек и быстро вытянул руку из чаши. После горячей воды воздух на дворе показался особенно холодным, а Байан тут же сунулся к его ладони, словно хотел своим носом склевать добычу. Он рассказывал, что те речевинские смерды прозвали его Грачом, и Держимир соглашался, что прозвище было выбрано удачно.

Он разжал руку. На ладони лежал мокрый блестящий камешек – черный, с двумя белыми точками.

– Это конь из твоего табуна, – сказал Зней, подняв глаза к Байану. – Гордись – боги выбрали твоего коня, а боги всегда выбирают лучшее. У тебя ведь есть черный конь с белой полосой от лба к ноздрям? С белыми отметинами над копытами?

Байан переменился в лице. Держимир поднялся на ноги, сжимая в руке быстро стынущий камешек. Такой конь у княжеского брата действительно имелся. Его звали Соколик, и это был один из его любимых скакунов.

– Это… – ошарашенно начал Байан и замолчал.

Возражать против выбора богов не смел даже он, но и смириться с такой потерей не хотел. На его смуглом лице отражались пролетающие мысли и порывы, оно вдруг как-то заострилось, погасло. «Как будто из сердца вынули искру», – мелькнуло в мыслях Держимира, и он бросил косой взгляд на Звенилу.

– Отец Грома проснется! Горячая кровь жертвы разбудит его! – в полубеспамятстве бормотала она, закрыв глаза и покачиваясь.

Байан вдруг повернулся и кинулся прочь. Держимир молча пригнул голову, прощаясь со Знеем, и пошел догонять брата. Он с трудом сдержался, чтобы не побежать. Черная коса Байана мелькнула в дверях конюшни. Когда Держимир догнал его, он уже набросил седло на спину Соколика и свирепыми рывками затягивал ремни, ухитряясь, однако, не причинить своему любимцу никакого неудобства. Соколик радостно толкал его лбом в плечо.

– Брате! – окликнул Держимир. – Ну, не убивайся ты! Я тебе десять других коней подарю, не хуже! Чего захочешь, только скажи…

– Да ну! – неразборчиво огрызнулся Байан, даже не оглянувшись.

Было видно, что ему очень хочется браниться на чем свет стоит, но он не знает, на чью голову призывать проклятья. Не на Перуна же! И не на Звенилу со Знеем. Разве что на Велемога с его крепостью, но эти два образа от Соколика были уж очень далеки.

Стук копыт затих за тыном княжьего двора. Держимир постоял возле конюшни и побрел в гридницу. Сразу после жертвы пора будет выступать в поход.

На мысу, где веками пылали обрядовые костры и раздавались песни, теперь слышался перестук топоров. Больше трех недель прошло с тех пор, как Светловой приехал приглядеть за строительством городка, которому пока еще не подобрали названия. Всезнающий Взорец однажды намекнул, что в честь будущей молодой княгини городок хотят назвать Дарованин, и это не слишком обрадовало Смеяну.