Энтони Варенберг - Рыжая Соня и ловцы душ

— Какой там еще сон! — завопил Ирбис.— Я лик ее видел в пламени! И они,— он кивнул в сторону двух других,— тоже, чего и не вынесли!..

Кейнкорт С ног до головы покрылся ледяным потом, а волосы у него на голове словно сами собой зашевелились и поднялись дыбом, как шерсть на загривке собаки.

— Страшен, о, как страшен ее сияющий лик!.. — Оракул закачался из стороны в сторону и тонко завыл при одном воспоминании о видении, которое едва не лишило его рассудка.

Кейнкорт, не чуя под собой ног, приподнял его одной рукой за шиворот, а другой наотмашь ударил по щеке, чтобы вывести из истерики.

Это подействовало на Оракула так же, как на всякого нормального человека. Закатившиеся глаза прояснились, и он раскрыл рот, чтобы заговорить...

Но тут ровное пламя костра с ужасающим треском само собою взметнулось вверх... Пространство шатра словно раздвинулось, вершина его едва не достигла небес... Самого себя и Ирбиса Вождь узрел в виде двух крошечных, застывших в страхе фигурок... Он будто глядел на них с высоты орлиного полета... И она... Великая Мать, чей лик заслонил собою небо и землю, явилась во второй раз.

Оракул бросился на колени, с воем закрывая голову руками. Но Кейнкорт не последовал его примеру, хотя ему мучительно хотелось сделать то же самое.

Он стоял на ногах, и неведомо откуда налетевший вихрь трепал его волосы. Он прикрыл рукой глаза, словно смотрел на яркое солнце полудня, которое ослепляло его. Он смотрел — и видел, о чудо, не один, а два лика; они то сливались, то становились ясно различимыми каждый сам по себе: два взгляда, один — беспощадный и грозный, как сама смерть или сама жизнь, что вдруг представились Вождю одним и тем же; другой же — полный любви, хотя и угроза в нем была тоже, но и Любовь, и понимание, и скорбь, ибо этот иной лик был, безусловно, человеческим. Женским.

Мать Рысь и ее дочь, Рожденная в Свете. Одна суть. Одна плоть. Одна душа.

Он уже понял все, но продолжал смотреть, ибо ему чудилось, что Мать хочет показать ему .еще что-то.

Но нет. Того, что уже открылось, было довольно.

...Вождь посмотрел на умирающий огонь. Ирбис сидел возле него и читал какую-то непонятную молитву на древнем языке. Оракул выглядел несколько менее безумным, нежели прежде, но измученным настолько, что у него попросту не осталось сил бояться.

Кейнкорт наклонился к нему.

— Никому ни слова о том, что видел, старик.

— А о том, что слышал? — Ирбис прекратил бормотание и поднял голову.

— Что ты слышал?

— Не делай ей никакого зла, Вождь, или накличешь великую беду. И прислушайся к тому, что она скажет.

— Кто?

— Рожденная, ибо она сильнее тебя.

Кейнкорт медленно кивнул. Оракул совершенно прав. Нравится ему это или нет.

Он покинул шатер Ирбиса и немного постоял, только сейчас с удивлением осознав, что день, в начале которого он пришел сюда, уже почти догорел. А ему показалось, что времени прошло совсем немного. Вождь прикоснулся ладонью к воспаленным глазам. Как же он устал... А впереди еще более суровое испытание.

Вернувшись к себе, он обнаружил Соню мирно спящей на его шкуре — в точности как он сам,— не испытывая при этом никаких видимых неудобств. А вот что ему совсем не понравилось, так это присутствие ее телохранителя. Он же распорядился не позволять им общаться! Или не распорядился?..

Ансар вскочил навстречу Вождю и открыл было рот для доклада.

— Не надо,— махнул рукой Кейнкорт,— я все вижу. Оставь нас. И этого уведи.

— Я никуда не пойду и не оставлю ее,— твердо заявил Гинмар.

— Да ты хоть понимаешь, где находишься?! — взорвался Кейнкорт.— Раб, мне стоит только приказать, и тебя немедленно убьют!

— Он не раб.— Соня приподнялась и села,— Я тебе уже говорила, мы оба не рабы и не пленные; мы пришли к тебе с миром. Ему приказывать могу только я, но я не приказываю; а прошу...— Она перевела взгляд на своего телохранителя.— Пожалуйста, Гинмар, не волнуйся за меня и позволь мне поговорить с Вождем наедине. Иди. Не тревожься ни о чем,— Она ободряюще улыбнулась ему.

— Итак,— оставшись с нею вдвоем, сказал Кейнкорт,— чего ты хочешь? Предпочтешь, чтобы я сразу собрал всю Орду и передал командование тебе, или сначала ввести тебя в курс всех дел? Ты ведь за этим пришла?

— Знаешь что,— задумчиво проговорила Соня,— одно из двух: то ли ты к вечеру стал еще безумнее, чем был с утра, то ли я не до конца проснулась, а потому совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. С какой стати мне пришло бы в голову возглавить Орду? Под моим началом больше трех-четырех воинов никогда не бывало.

— Но ты Предсказанная. Рожденная в Свете и все такое.

— В чем рожденная? Извини, я что-то не вполне... Но если уж ты такой щедрый — может, лучше предложишь мне поесть?

Кейнкорт решал для себя вопрос: она действительно не понимает или издевается?

— Ты что, смеешься надо мной?!

— Нет, я правда голодна. Это совсем даже не смешно, И мой друг тоже. Кстати, и твой Ансар не отказался бы. Он, бедный, весь день здесь проторчал, охраняя меня по твоему приказу, даже по нужде не отлучался, а все мы, как-никак, живые люди. Это тебя удивляет?

— Но мне было видение...

— А мне не было. Давай все-таки подождем с объяснениями.

Неужели это то же самое лицо, которое он видел в шатре Ирбиса? Сомнений нет. Но то, что она говорит...

— Слезь с моей шкуры,— проворчал он.— Или хотя бы подвинься. Устроилась тоже, как у себя дома...

— Шкура, вообще-то, волчья. Теплая... и запах родной.

— Ты что, среди волков жила?

— По-всякому я жила. Да, и в Стае тоже. Но там хоть кормили,— тактично напомнила она.— Я так скучала по тебе, Эйдан. Дай хотя бы посмотреть на тебя...— Она взяла его руку, повернула ладонью вверх и поцеловала.— Я давно знала, что ты жив. И сама тобой жила. Пусть ты для всего мира — неустрашимый, великий, беспощадный Вождь, а для меня...— Соня вздохнула, не договорив.— Ты устал страдать, я вижу. В мире так много боли, что захлебнуться можно. Давай не будем умножать ее ненавистью друг к другу. Честное слово, нам с тобой делить нечего. Я пропустила через свое сердце столько злобы, что не осталось сил быть жестокой. Да и желания, откровенно говоря, тоже.

Они проговорили до утра нового дня, рассказывая о прожитых в разлуке годах, перебивая один другого, горько смеясь и светло плача, и заснули в объятиях друг друга — Соня прижала голову Эйдана к своей груди, и он, наконец, обрел покой. Пусть недолгий...

Слишком недолгий, потому что Соня еще и близко не подошла к разговору о том, для чего явилась на самом деле.

Обоим требовалась некоторая передышка, и они ее получили, но это ни на йоту не уменьшило реальных проблем.

Если бы не железная дисциплина, благодаря которой каждый' приближенный Кейнкорта был приучен держать рот на замке, в Орде с быстротой молнии распространился бы слух о том, что рыжая женщина из Ианты — ни много ни мало родная сестра Вождя. Но ничего подобного не произошло, и людям оставалось только ломать голову над тем, с чего это он проводит с нею столько времени.