Елизавета Дворецкая - Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых

Вести Хотеновичи привезли неутешительные. Княгиня Избрана не слишком прочно сидела на своем столе.

– Не поверишь, два раза грабить нас пытались! – рассказывал Русила. – И все там, на Днепре уже. У них-то неурожаи были, народ оголодал совсем. Скотину в иных местах почти всю поели, так что и на приплод не осталось. А в самом Смоленске рассказывают, что войны опасаются. Говорят, будто сам полотеский князь Столпомир на них идти воевать хочет.

– Стало быть, оттуда, если что, нам помощи не дождаться, – проговорил князь Вершина.

Чем больше он думал о вятичах, тем сильнее тревожился. Хитрый Арсаман во многом прав: из-за войны с Хазарским каганатом славянские племена теряют возможность сбывать на Восток свои товары, а взамен получать ткани, серебро и прочее. Очень многие князья и старейшины задумаются теперь о поисках другого пути к богатым южным и восточным торгам. Говорят, что через нижний Днепр можно попасть к ромеям. А дорога на Днепр лежит через волость Оболвь, сейчас находящуюся во владении дешнянского князя Бранемера. В этом свете дружба или вражда Бранемера дешнянского приобретают такое значение, что страшно подумать. А думать надо!

– Все, как весной говорили, – добавил Ратислав, старший из княжеских нетей. – Еще узнать бы, как у князя Святко дела идут. Чего он там навоевал, со своими хазарами?

– Да как тут узнаешь? Сиди жди, моли чуров, чтобы не дождаться, – откликнулся Градовид, муж Молигневы.

Кроме торговых дел, была еще одна причина помнить о вятичах. Уж конечно, Святомер оковский не забыл, как его обвели вокруг пальца, – как Лютомер вернул домой похищенных сестер, не позволив обручить их со Святкиными сыновьями, и сам избежал обручения с дочерью Святко. Попытки вятичей сделать угрян своими родичами и союзниками провалились, но ни одураченный Святко, ни тем более его сын, упрямый и самолюбивый Доброслав, угрянам этого не простят. Летом вятичи вместе со своими союзниками ходили в поход на хазарские земли, и им было не до мести угрянам. Но теперь, осенью, они должны вернуться из похода. А зимой, когда реки станут дорогами и каждому князю придет пора отправляться в полюдье, отдохнувшие вятичские полки можно ожидать и сюда.

Ратиславичи в последнее время нередко говорили об этом. Отказавшись платить дань смоленской княгине Избране, они тем самым отказались и от защиты, которую светлый князь днепровских кривичей давал малым кривическим племенам. А отбиваться от вятичей своими силами – хватит ли этих сил? Тем более что за спиной у Святомера оковского не только сама Ока и вятичи, но и весь Русский каганат – донские лебедяне, воронежские поборичи, поляне со среднего Днепра…

– Хочешь не хочешь, княже, а надо нам хотя бы Бранемера дешнянского себе в друзья заполучить, – рассуждал Богомер. – Хотели же весной к нему посольство снаряжать – я так мыслю, теперь самое время. Хоть он нам поможет, если что.

– От них, из Оболви, к вятичам прямая дорога лежит, – вставил средний сын покойного Вершининого брата Боровита, Томислав. – Там, между Болвой и верхней Десной, вятичских родов сидит уже несчитано – через Жиздру туда с Оки ползут, свободной земли себе ищут. Если не поспешить, они Бранемера дешнянского к дружбе со Святкой склонят, что мы тогда делать будем? А если успеем, то, случись что, Бранемер через Оболвь на Жиздру и на Оку пройдет, а мы через Угру на Оку прямо – и Святко сам мира запросит.

– О волоке тоже подумать надо, – вставил Вышень. – Сейчас-то он наш, а если у нас беда какая – Бранемер его разом себе загребет. Ведь это место какое! Хоть торговать, хоть воевать – с Днепра на Оку мимо Болвы и Рессы дороги нету.

Говорили много, но в целом все старшие Ратиславичи были согласны: к князю Бранемеру, сидевшему на верхней Десне, нужно снаряжать посольство. В его владения входило междуречье верхней Десны и ее притока Болвы, и земли ниже по Болве, то того места, где на Неруссе уже сидели данники сожанского князя Радима. Собственно кривическое население располагалось там только в верховьях Десны и на Снопоти, куда проникло из днепровских земель, подвластных смолянам, а на всех прочих его землях смешалось разнородное и разноязычное население: остатки голяди, в разной степени породненные с ними и между собой кривичи и вятичи. Смоленские князья, раньше других укрепившиеся на своих землях, прибрали к рукам эту местность, ценность которой со временем все возрастала. За реку Рессу и волок, через который с Оки можно было попасть на притоки Днепра, угренские князья не раз воевали с дешнянскими, но еще в пору молодости Вершины смоленский князь Велебор присудил эту землю угрянам. Велебору, собственно, было все равно, кому она достанется: и тот малый князь, и другой будут делиться с ним собранной там данью и позволят светлому князю пользоваться волоком, если возникнет нужда. Но старого князя Божемога, отца Бранемера, Велебор не любил, а юный Вершислав угренский, в семнадцать лет оставшийся первым наследником ратиславльского стола, казался ему наиболее послушным и легко управляемым. Надо сказать, что Велебор не ошибся, и при жизни его Вершина не обманывал светлого князя. Но теперь, когда Велебора нет, не у женщины же, к тому же незамужней, ему искать помощи и поддержки!

– А что она, Избрана Велеборовна, замуж не вышла? – как-то спросил Вершина у Радяты.

– Не вышла! – тот развел руками. – Пуще того! Она же вдова, все во вдовьем повое ходила. А теперь, говорит, семь лет прошло, а детей-то нет – опять, говорит, буду девкой жить! И ходит простоволосая, с косой и с венчиком девичьим.

Ратиславичи качали головами. И на Угре был известен обычай, согласно которому молодая бездетная вдова через семь лет снова может считаться девушкой и одеваться по-девичьи, но мало кто им пользовался. Случалось, что девушка, выданная замуж лет в четырнадцать-пятнадцать, быстро становилась вдовой. Но через семь лет у ее ровесниц будут шестилетние дети! И глупо такой кобыле, на третьем десятке, ходить в девичьих хороводах. Но, как видно, дочь Велебора так не считала.

– Правда, коса у нее знатная, – не мог не признать Радята, тоже не одобрявший смелости смоленской княгини. – Косой такой гордиться можно. Из наших только у Лютавы такая коса, да у Велеборовны посветлее, как серебро почти.

Лютомер и Лютава тоже сидели в братчине, в самом углу. На эти вечерние сборища отцов они теперь являлись каждый день: у обоих было предчувствие, что привезенные новости и нынешние разговоры имеют прямое отношение к их собственному будущему.

– И что – не сватаются к ней? – полюбопытствовал Толигнев.

– Да уж сколько раз! – Русила махнул рукой. – Нам тамошние люди всякого рассказали. Откуда только не сватались к ней! И черниговский князь, и сам Ярослав киевский тоже сватался, еще откуда – я и не упомню. Да вишь, не хочет больше замуж. У них там ждут, что она за воеводу пойдет. Воевода у них, у смолян. Секачом зовут. Тоже хорошего рода, в прежние времена его пращуров смоляне в князья выбирали. Да только я большой любви между ними не заметил. Смотрит она на него, как… Нехорошо, словом, смотрит.