Марина Дяченко - Хроники мегаполиса (сборник)

Прошло десять дней, и старушка забылась. Мальчишка с седьмого этажа колесил по двору и не давал приятелям прокатиться.

Солнце редко заглядывало на балкон Егора – окна их с мамой квартиры были обращены на север. Зато противоположная сторона колодца была освещена совсем не плохо, и Егора это устраивало, он мог продолжать наблюдения не только вечером, но и днем…

На четвертом родились близнецы.

Семейство с шестого уехало в отпуск.

А на пятом затеяли не то ремонт, не то переезд. Нет, все-таки переезд; теперь Егор целыми днями наблюдал, как старые хозяева опустошают комнаты и грузят на грузовики утварь, и как потом появляются новые хозяева, как они выметают мусор и меняют обои, как приколачивают карнизы и вешают на них цветные занавески – тонкие, почти прозрачные, так что заглянуть за них по-прежнему не составляло для Егора никакого труда…

У новых жильцов была дочь. Наверное, она была чуть старше Егора; во всяком случае, вытягиваясь на кровати и сопоставляя длину своего тела с высотой дверного косяка, он пришел к выводу, что девочка из квартиры напротив чуть выше его ростом. Всего на несколько сантиметров.

Они поднимались все вместе – около восьми. Девочка в ночной сорочке шлепала в ванную и долго сидела там, мать и отец по очереди торопили ее; наконец она появлялась в халатике и шла на кухню, где почти вовсе не было занавески. Она была немножко ленива, эта девочка – медленно размазывала масло по одному-единственному куску хлеба, пока ее мама успевали либо яичницу пожарить, либо сварить кашу, либо разогреть приготовленное с вечера жаркое…

Девочка мазала масло на хлеб – и почему-то мечтательно улыбалась.

Егор долго не мог рассмотреть цвет ее глаз. Разумеется, обладатели светло-русых волос обычно носят голубые глаза – но у этой девочки глаза были карие. Егор разглядел их, когда однажды она долго плакала у окна…

(Тогда он впервые пожалел, что она почему-то не видит его. Если бы она его видела – он бы помахал ей рукой, или скорчил рожу, или еще как-то попытался бы ее развеселить…)

После завтрака она обычно гуляла во дворе, с девчонками. Сверху он видел их макушки, да еще ноги в разноцветных сандаликах, ноги, топчущие разлинованный асфальт, удерживающие в натянутом состоянии длинную резинку или пинающие цветной мячик; девочка из квартиры напротив часто выходила во двор с бадминтонными ракетками, и это нравилось Егору больше всего, потому что, подбрасывая воланчик, девочка смотрела вверх, и Егор вместо светлого затылка с пробором от двух тугих «хвостов» видел запрокинутое серьезное лицо…

Жаль, что перебрасываться воланчиком во дворе было почти невозможно. Сквозняками тянуло из четырех подворотен, воздушные потоки отражались от разогретых стен, ветер метался в замкнутом пространстве и закручивал над асфальтом миниатюрные пылевые смерчики, а воланчик летел совсем не туда, куда направила его ракетка…

Отец девочки уходил на работу утром и возвращался поздно вечером; субботу он почти полностью проводил за письменным столом, склонясь над бумагами – Егор, напрягая зрение, иногда различал на них какие-то хитрые чертежи. А воскресным утром Егор со щемящей ревностью наблюдал, как семейство собирается на прогулку, как отец с дочкой надевают джинсы с кроссовками, отправляясь на пикник, либо наряжаются, собираясь в театр или в гости, либо долго пререкаются, никак не в состоянии выбрать занятие на сегодня, и наконец мать отправляется с сумками на базар, а отец принимается чистить на балконе ковры…

Егор смотрел, как девочка играет со своими куклами. Она немного стеснялась родителей; когда ее заставали с куклой в руках, смущалась и делала вид, что совершенно к кукле равнодушна; у нее было при этом такое уморительно-взрослое лицо, что Егор, не удержавшись, улыбался.

Егор смотрел, как девочка поливает свой единственный кактус, большой, похожий на голову зеленого марсианского младенца. Непонятно, зачем поливает – кактусы живут в пустыне и не видят дождя по десять недель….

Однажды ее родители серьезно поссорились. Егор давно научился отличать простую размолвку от тягостной трещины, разделявшей жизнь на «до» и «после»; тогда-то он и разглядел цвет девочкиных глаз, и впервые пожалел, что не может ее окликнуть…

Три или четыре дня минули в безвременьи – а потом пошатнувшийся было мир вернулся на прежнюю устойчивую позицию, девочкины родители надежно помирились, и к Егору вернулась возможность каждый вечер наблюдать за семейным ужином.

За маленьким столом на их маленькой пестрой кухоньке оставалось пустым одно место. Так всегда бывает, когда трое садятся за прямоугольный стол; Егору нравилось мечтать, что это его место. Что неуклюжая инвалидная коляска смогла бы, пожалуй, уместиться за этим столом – между стеной и белым боком холодильника…

Близилась осень.

Лето было очень длинное, но теперь близилась осень. По утрам Егор кутался в плед; летний распорядок ветров, уже изученный им досконально, потихоньку менялся. Сильнее становился холодный сквозняк из западной подворотни, а восходящие теплые потоки уже не имели той прежней, июльской силы.

Однажды утром, глядя, как светловолосая девочка развешивает на балконе белье, Егор подумал, что хорошо бы с ней поговорить.

Эта мысль и раньше приходила ему в голову; к несчастью, он не знал, с чего начать разговор, а без такого знания о какой беседе может идти речь?

Девочка развешивала колготки, легкомысленно болтающие длинными мокрыми ногами, белые наволочки с вышитыми цветами, маленькие разноцветные трусики, трепетавшие на ветру, как сигнальные флажки… По ее голым до локтя рукам скатывались капли воды, во всяком случае Егору казалось, что он видит эти капли.

Егор подумал, что ее руки такие тонкие, что он, пожалуй, мог бы обхватить ее предплечье большим и средним пальцем одной ладони.

И что обязательно надо сказать ей, что кактусы не поливают каждый день.

И что ему очень хочется увидеть ее глаза вблизи. И проверить, действительно ли они такие темные, как показалось ему в тот день, когда девочка плакала.

На балкон вышла девочкина мама; она назвала девочку по имени, и Егор почувствовал – впервые за много месяцев! – как радостно колотится сердце.

Потому что по губам женщины он совершенно точно прочитал девочкино имя. Раньше он сомневался – зовут ее Оля или Юля, или даже Марина; теперь оказалось, что зовут ее Аля, Алина – и тем самым разъяснились все его предыдущие ошибки.

Тогда он подумал, что если он знает ее имя – это дает ему определенные права. Более того – он ЗНАЕТ, с чего начать разговор…

Он улыбнулся.

В ящике письменного стола полным-полно было бумаги – и разлинованных тетрадок, и отдельных желтых листов, и белых мелованных, и даже несколько тонких пергаментных листиков…