Марина Дяченко - Хроники мегаполиса (сборник)

Наверное, Мартой они называют смерть? – неуверенно подумал Денис.

Прошло не меньше минуты, прежде чем болтовня за столом возобновилась.

– Слушай, – сказал главврач, плотно закрыв за собой двери кабинета. – Сядь…

Денис послушно опустился на кушетку, покрытую старой голубоватой клеенкой.

Главврач прошелся по кабинету, сопя и растирая подбородок.

– Ты… это. Мне-то скажи. Какая тебя нелегкая понесла сюда? Мог ведь, наверное, там у себя место найти…

Денис отвел глаза, но главврач и не требовал от него ответа. Уселся за стол, окинул взглядом пирамиду картонных папок с завязочками (Денис давно уже таких не видел), вытащил шариковую ручку из нагрудного кармана (а халат его был чистый и отутюженный, но как бы прозрачный от множества прошлых стирок).

– Баба? – спросил главврач, бесцельно щелкая ручкой, выдвигая и пряча стержень.

Денис механически повертел абажур настольной лампы, изготовленный из рентгеновского снимка. По стенам забегали тени – чьи-то ребра и позвоночник.

– Понимаю, – сказал главврач. – Год хотя бы проработаешь?

– Да я… – начал Денис.

– Ладно, – сказал главврач. – Тут еще есть такое дело…

И замолчал, подбирая слова.

– Я работать буду, – вставил Денис. – Я затем и…

– Ладно, – повторил главврач громче. – Придет тут к тебе… одна. Придет… а может, и не придет. Чем черт не шутит… Может, и не придет, только надеяться на это – не очень-то…

Денис молчал, сбитый с толку.

– Короче говоря, – сказал главврач решительно. – Если к тебе на квартиру придет… да кто угодно, и станет тебя куда-то звать – не ходи. Не пугайся, двери не открывай и сделай вид, что не слышишь. Всего и делов-то.

– Кто придет? – спросил Денис.

Домик был наполовину деревянный, наполовину кирпичный. По видимому, его строили и перестаивали на протяжении десятилетий – но давно, ох как это было давно; когда-то здесь обитала большая семья, баба Ганя была в ней невесткой и бранилась со свекровью, а потом сама сделалась тещей и занялась уже собственным зятем, и в конце концов осталась в доме одна и получила возможность зарабатывать, сдавая пристройку внаем.

Пристройка была большая и светлая, с продавленной панцирной кроватью, желтоватыми обоями и большим окном, которое пришлось долго конопатить и заклеивать, и все равно оттуда нет-нет да и тянуло сырым сквозняком. Вселившись, Денис долго сидел на панцирной сетке, глядел на одинокий чемодан посреди деревянного пространства, сдобренного вытертым половичком, и наслаждался угрюмой радостью сомнительной свободы.

Баба Ганя была глуховата и смотрела телевизор, врубив его на полную мощность. В первый же вечер на новой квартире Денис купил и принес бабке пару китайских наушников. Он не очень-то рассчитывал на успех, однако новшество прижилось: заложив большие бледные уши кусочками черного поролона, баба Ганя с головой ушла в созерцание экрана, и дом погрузился в благословенную тишину.

Прошла ночь, и другая, и дежурство, и снова ночь; Денис лежал, глядя в невидимый потолок, и подумывал, что хорошо бы заснуть прежде, чем баба Ганя надумает укладываться. То ли слух у Дениса обострился, то ли перекрытия с старом доме имели особенное свойство усиливать звуки – но даже треск старухиного кресла, даже звук откинутого одеяла казались Денису слишком громкими, чтобы под них засыпать.

Или он просто не привык еще?

Наконец, глаза его закрылись; в тот момент, когда он совсем уже завис в ласковом промежутке между сном и дремой, в дверь вдруг позвонили.

Ну вот, подумал Денис.

Он был совершенно уверен, что это за ним пришли из больницы, что кому-то зачем-то он именно сейчас понадобился.

Шлепанцы были холодные, как остывший компресс. Денис натянул спортивные штаны, набросил на плечи куртку и с таком виде выбежал в коридор.

Дверь в хозяйкину комнату была приоткрыта. Баба Ганя сидела в своем кресле, как изваяние, на экране какой-то спецназовец крошил врагов в капусту; когда звонок в дверь повторился, старуха даже не шелохнулась – черные провода наушников подключали ее к говорящему ящику так крепко, будто вставлены были не в уши, а прямо в мозг.

– Сейчас, – сказал Денис и отпер дверь.

На пороге стояла девочка лет десяти. Денис удивился. На девочке была длинная, до земли, черная юбка и какая-то странная кофточка; бледное лицо ребенка казалось фарфоровым.

– Господин доктор, – быстро пробормотала девочка, воспользовавшись тем, что Денис не нашелся, что сказать. – Господин доктор, ради Господа нашего Иисуса Христа умоляю: помогите отцу, он очень болен, он почти умирает…

Ее губы затряслись. Она шагнула к Денису, протянула руки, тонкие пальцы взялись за рукав его куртки:

– Пойдемте со мной. Я отведу вас к отцу. Ради Господа нашего, помогите!

– Что с ним? – быстро спросил Денис. – В «Скорую» звонили?

– Ради Иисуса Христа, – повторила девочка. – Пойдемте со мной. Я отведу вас к отцу. Он очень болен. Очень. Помогите, господин доктор…

– Погоди, – пробормотал Денис, чувствуя, как зябко на улице, как слишком холодный для сентября ветер пробирает его до костей. – Подожди, ты объясни сначала…

– Пойдемте со мной, – девочка потянула его за рукав. Денису сделалось не по себе; гостья не походила на попрошайку, но походила на сумасшедшую. Пытаясь понять, что с ней не так, Денис присмотрелся: глаза на белом кукольном лице были прозрачные, будто кусочки стекла. Он мог бы, наверное, видеть сквозь них пачку «Примы», брошенную кем-то в двух шагах от порога…

Денис содрогнулся и попятился. «Если к тебе на квартиру придет… да кто угодно, и станет тебя куда-то звать – не ходи…»

– Господин доктор! – повторила девочка с отчаянием. – Пойдемте же, ему все хуже…

Ее прозрачные глаза наполнились слезами.

Рванувшись изо всех сил, он высвободил рукав и, отпрянув, успел захлопнуть дверь.

У дверей бабы-Ганиной комнаты лежал голубой отсвет экрана. Дениса трясло так, что по вислому трикотажу спортивных штанов ходили будто бы волны. Он прислушался; снаружи было тихо. Тогда Денис на цыпочках поспешил в свою комнату, отодвинул край занавески и выглянул в окно.

Пачка «Примы» по-прежнему белела на дорожке у порога, но визитерши и след простыл.

– Да, – сказал главврач. – Это не глюки… Это… так. Такое. Ко всем нашим она приходит время от времени. Редко. У нас, видишь, народ в основном жизнью трепанный, да по двадцать лет на одном месте работает… Не особенно-то пугается. А вот в прошлом году один парень приехал по разнарядке. Так через месяц уже собрал шмотки и тю-тю… Ты пойми: вреда от нее нет. Она только приходит. Пошлешь ее по матушке разика три, она тебя оставит в покое. На год примерно. Потом опять придет, ты ее опять пошлешь… и она отсохнет года на два…