Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

Диего стоял между стадом и смертью, и черные волосы его медленно седели от оседающей пыли.

– …я не знаю, сеньора, откуда они берутся. Откуда берутся моховые звезды или костлявые аббаты? У них, этих ходячих бомб, даже чипа нет… У них ничего нет. Если бы рвануло, сеньора, ничего бы не осталось, только яма. Мы с конюхом радиацию померили на том месте, где он стоял… Пресвятая дева Мария! Пришлось песком закидать.

Снова была ночь. Мы сидели на крыше; от горизонта до горизонта тянулась тишина – ни цикады, ни сверчка, ни шелеста листьев. Даже фонтан во внутреннем дворике молчал.

– Спасибо, Диего. Может быть, ты спас нас всех… И дона Аманесера.

– Сеньора, нет! Я бы не смог спасти. Я только смотрел, чтобы на него не наступила корова… А если бы он вздумал рвануть – как бы я его удержал?

– «Вздумал»? Разве они думают?

– Конечно, нет. Им нечем думать. Это я просто так сказал.

Над горизонтом поднялась луна – вылезла, как головка новорожденного, наполовину…

– Диего… Тебя ведь родила человеческая женщина?

– Да, я совсем простой, – он улыбнулся. – Совсем такой, как есть. Братья, сестры, дядька – золотая душа, зато тетка злющая и скупая… и красавица. Однажды выглянула из окна, так три дня собаки брехали!

Его белые зубы поблескивали в полутьме. Я заставила себя отвести глаза.

– Сеньора, – сказал он серьезно и тихо. – Я давно хотел спросить. Рыцарь Аманесер… Он дал обет никогда не снимать шлема?

Я молчала.

– Тогда… когда он рассказывал о вас… Он всю ночь просидел у костра в доспехах – и даже не поднял забрала. Я ни разу не видел его глаз… И на портрете в гостиной он тоже в закрытом шлеме… Я подумал – может быть, он дал обет?

Луна поднялась выше. Залила оливковую рощу желтым масляным светом.

– Простите, ради Бога, если я что-то не то сказал…

– Нет, Диего… Просто рыцарь Аманесер – он…

Луна вдруг погасла. Все небо из черного, звездного сделалось темно-красным. Там, где недавно была луна, осветился яркий полукруг – как будто новое солнце.

Вероятно, тот пастушок нашел-таки свою корову.

– Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!

Они приходили едва ли не ежедневно, и каждый приносил и привозил с собой целую гору хлама. Там было все – мотки веревки, бутыли с маслом, гвозди, шурупы, цинковая проволока, ампулы без маркировки, непонятные мне узлы, механизмы, агрегаты. На одной телеге валом лежали детали с торчащими контактами, деформированные, оплавленные, будто вырванные откуда-то с мясом. Каждая деталь была завернута в отдельную тряпицу, обвязана ленточкой и снабжена кожаным пронумерованным ярлычком.

– Боже мой, – причитал Диего, перебирая эти узелки. – Потроха от великана. Не иначе – наш рыцарь рассвета великана завалил!

Синко, еще более исхудавший, похожий теперь на ходячего мертвеца, хлопотал в мастерской и в башне. Мы поставили ему новый аккумулятор от какого-то незадачливого оруженосца.

Я знала, что возвращение Аманесера очень близко. Я жду его и буду ждать, сколько понадобится – неделю… От силы две…

В последние дни я редко видела Диего. Он уходил на рассвете, слонялся по дальним поселкам, иногда приносил обрывки новостей: поток беженцев из пострадавшей от взрыва провинции наконец-то иссяк. Овцы болеют неизвестной болезнью. Ожидается небывалый урожай апельсинов…

Аманесер приближался к нам с востока. Это легко было определить, проследив пути побежденных; я взяла за обычай подниматься на башню каждое утро и каждый вечер. Отведя с лица вуаль, смотрела на восток.

Дороги были пусты. Но я знала, что каждую минуту вдали может показаться едва заметная точка, и, приблизившись, оказаться рыцарем в доспехах, верхом на огромном черном коне…

Башня чуть заметно сотрясалась. В ее узком, как шахта, подвале хозяйничал Синко.

– Я пришел попрощаться, донна Клара.

Он стоял, очень серьезный, в дорожной одежде, с узелком в опущенной руке.

– Я долго думал… и принял решение. Не мне посягать на великую любовь Рыцаря и его Дамы. Не мне становиться между светлой донной Кларой и ее Аманесером. Я уйду в монастырь и никогда больше не возьму в руки меч… Я так решил.

– Диего…

– Пожалуйста, сеньора, ничего не говорите. Словами здесь не поможешь… Прощайте.

Он поклонился – сдержанно, с достоинством. Повернулся и вышел прочь. И ушел по пустынной дороге – на запад.

На рассвете, поднявшись на башню, я увидела маленькую точку на востоке. Точка приближалась с каждой секундой, и скоро можно было различить всадника с длинным копьем в руке.

Я выбежала на дорогу.

По всему дому суетились слуги, а дворецкий выбежал на крышу и трижды протрубил в трубу.

Аманесер, рыцарь рассвета, подъехал к воротам. Глухой черный шлем закрывал его лицо, и забрало, как всегда, было опущено. Нога в железном башмаке коснулась земли, подняв облачко пыли; Аманесер спешился.

Я склонилась в поклоне.

Аманесер – любовь моя, грусть моя, жизнь моя – обнял меня и, ни слова не говоря, коснулся теплым железом моей горячей, залитой слезами щеки.

Ночи коротки, особенно такие ночи.

Он спал, по обыкновению не снимая доспехов, а я сидела рядом. Где-то праздновали слуги, конюх чистил черного коня, кормил с ладони овсом; я знала, что утром все кончится. Утром он встанет – и снова уйдет. А я снова останусь одна и буду ждать его, сколько понадобиться…

До утра оставалось три часа. Потом два. Потом час; каждая минута была, как маленькая жизнь. Каждая минута, когда Аманесер со мной.

Рассвет пришел, призывая своего рыцаря. Услышав первого жаворонка, я чуть было не прокляла невинную птицу. Аманесер пошевелился, перевернулся на спину, сел, сминая тонкое одеяло.

– Уже утро, Клара.

– Я знаю.

– Мне пора.

– Я знаю.

– Ты ничего не знаешь… Пойдем.

Мы вышли во двор.

Синко стоял у входа в башню. Ясно было, что он доживает последние минуты. Ветер покачивал бывшего мавра, повязка на его лбу пропиталась потом, полусмывшим нарисованную цифру «пять». При виде Аманесера Синко попытался поклониться, но чуть не упал:

– …боты. Завершены. Срок. Полностью.

– Покажи, – негромко распорядился рыцарь.

Синко повернулся и, волоча по песку ногу, пополз в башню. Скрылся. Плотно закрыл дверь; из окон дома выглядывали любопытные служанки.

Мне показалось, что башня дрогнула.

Нет, мне не показалось; башня вибрировала, как во время землетрясения или даже хуже. Треснул круглый балкон и вдруг обвалился, подняв тучу пыли и напугав привязанного у изгороди осла. Бросились в рассыпную птичницы и куры.

Я зажала рот ладонью. С башни продолжали откалываться целые пласты штукатурки… камни… глина… облицовка… Из-под расползающейся оболочки проступал гладкий тусклый металл.